двоим успевает сделать это, пока оставшиеся успевают понять, что происходит.

Но вот они пешими обступают нас:

— Свана Сигню, пожалуйте в гости к конунгу Свеи Ньорду, — довольно осклабясь, говорит один из них. — Проводим со всем уважением, если пойдёте сама, иначе велено связать…

Боян бросается с мечом на говорившего и в один миг снёс голову наглецу, даже не изготовившемуся к бою. С другими уже не так легко приходится…

Но он бьётся, окружённый со всех сторон, я не отхожу, не даю никому оттащить себя от его спины, втыкая и полосуя кинжалом руки, что тянутся ко мне…

И вот спасительное, я не вижу ещё, но слышу: скачут, со стороны нашего форта скачут и бегут множество лошадиных и человеческих ног…

Ещё мгновение и схватка окончена. Нападавшие большей частью успели убежать, двое убиты, четверо ранены и взяты в плен.

Сам Боян ранен в плечо, бедро рассечено поперёк, на щеке глубокая ссадина. И его лечу я в его палатке, пока напавшими занимаются, а потом допрашивают.

— В лекарню бы лучше, Никтагёль, — сказала я, заканчивая накладывать последний шов.

— Такой дурак я? Нет, — весело сказал мой Боян, — так ты ко мне и завтра придёшь, да и вечером сегодня, проверить, как я перед сном. А там за мной чужой догляд будет.

— Ох и хитрый ты, Никтагёль!

Он засмеялся и я смеюсь. Обняла его легонько, чтобы не потревожить раны.

— Конечно. В любви мы все хитрецы.

— Не болтай, милый, — покачала головой Сигню, уже не смеясь, и даже смущаясь, и я чувствую, за меня цеплялось уже что-то между ними с Сигурдом. То, что Сигурд может ревновать её ко мне, возвышает меня в моих собственных глазах. В самом деле, до сих пор меня бабником никто не считал, тем более способными обольстить Сигню.

Я не могу отобрать её у тебя, Сигурд. Но я не могу не мечтать об этом. Над мои мечтами не властен никто, ни ты, Великий конунг, Сигурд Виннарен, ни я сам, ни даже Сигню.

Видеть во сне те мгновения, что мы провели и проводим вместе, осознавая, что я для неё самый близкий человек, если не считать его самого, Сигурда. Вот и сейчас, засыпая от капель, которые она даёт мне, я засыпаю, сладко погружаясь в негу моих грёз, которым не стать явью…

Нет ни одного дня, ни часа в сутках, чтобы я не думал о ней, не хотел её. И нет ни одного мгновения, чтобы я надеялся, что она когда-нибудь станет моей, хотя бы на краткие мгновения как тогда… Я это знаю как никто другой, потому что как никто знаю Сигню. Ничто не может встать между нею и Сигурдом, ничто не может оттолкнуть их друг от друга. Они как один человек, они даже мыслят одинаково. Поэтому так быстро росла и так пышно расцвела наша Свея…

Наша Свея, которой больше не было. Она говорит, уйти, но куда? Где могут принять нас? Где найдётся место для таких как мы? У славян? У предков?..

Я пришла послушать допрос пленников. Думала войти незаметно, но не тут-то было — все, кто был здесь в фортовом здании судебников, обернулись, едва я появилась, хотя я открыла дверь тихонечко, едва слышно.

Сигурд встал белый почему-то от гнева, но не на меня, он был таким до моего прихода:

— Свана Сигню, тебе лучше выйти, не слушать этот разговор. Я расскажу всё позже.

Мне не надо дважды повторять. Я очень удивилась, от меня никогда не скрывали ничего…

Было что скрывать. То, что говорили мерзавцы посланные Ньордом. Им было приказано захватить её и привезти ему. Но, его ненависть шла дальше: им было позволено насиловать её всю дорогу пока они будут везти её к нему…

Вот до чего довела Ньорда ненависть, смешанная с помешательством на страсти к ней. Он хотел сломить её. Получить такой, какой сам не смог сделать её: запуганной, замученной, покорной. Плохо ты знаешь Сигню, Ньорд. Ничто её не сломит, как не сломило и твоё подлое насилие.

Я не стал рассказывать Сигню то, что узнал от лазутчиков, кроме того, что Ньорд с войсками выступил из Асбина и продвигается сюда к Грёнавару.

— Что с ними сделали? — спросила Сигню.

— Убили всех, — ответил я, не глядя ей в глаза.

Я не стал говорить, что убил каждого собственноручно, испытав мстительную радость за то, что они были избраны Ньордом надругаться над Сигню.

— А Боян боец, каких поискать, — не мог не сказать я. — Я награжу его руной соулу на левую грудь. И званием Спара (Охранитель).

Сигню только улыбнулась.

— Если посчитать сколько раз Боян спас меня… на его теле места бы для наград не осталось.

— Не слишком ли хорошо ты знаешь его тело? — я смотрю на неё пристально, изменится ли в лице, может смутится, покраснеет? — Вот и сегодня не кто-нибудь, он опять оказался рядом.

Но она лишь вскинула голову, перестав улыбаться, побледнела от злости:

— Да, оказался! — почти с вызовом проговорила она. — Мы травы ходили собирать на рассвете, самое время сейчас. Ты… Так и будешь?!

Я подошёл обнять её:

— Прости… Со страху я… Ни на миг не отвернуться, ни на миг нельзя забыть об опасности. Скоро с ума сойдём здесь.

Сигню обняла меня, смягчаясь:

— Не сойдём. Нас скоро всех убьют на этом всё и закончится.

— Я не хочу, — я отодвигаю её. — И ты не хочешь. И те, что пошли за нами не хотят. Увести всех надо.

— Не успеем. Кораблей нет…

— В Брандстане есть. Надо к Рангхильде посольство направить.

— Думаешь, Орле смягчится…

— К нам с тобой — нет. Но если поедет Сольвейг…

— Сольвейг… — Сигню улыбнулась.

Конечно, я улыбнулась. После смерти Бьорнхарда, ничто не радовало мою никогда не унывавшую, сильную тётку. Но на руках её рос прекрасный внук Рагнар. Мне казалось даже, что она довольна, что Астрюд потерялась в волнах бури, охватившей и затопившей нашу Свею.

— Знаешь, что, Сигурд, Ньорд идёт убить нас всех. Пусть люди, бондеры, идут с Сольвейг. Хотя бы спрячутся там от него. Пусть здесь останется только войско.

Сигурд посмотрел на меня, уже не улыбаясь:

— Тогда и ты должна уйти.

Я тоже перестала улыбаться:

— Ньорд идёт за мной, — я покачала головой. — Ты-то знаешь. И я никогда не ходила на битвы в обозе. Единственный раз осталась в Сонборге, тут и началось крушение всего…

— Но теперь… Если Ньорд победит…

— Нельзя дать ему победить. Я тоже хочу жить. У нас двое детей. А главное,