Каждое пятое звено находилось в общественном пользовании: как правило, там устраивали парки или, скажем, культурно-развлекательные центры. Таким образом, все проживали не далее чем в двух кварталах от озелененного или, по крайней мере, открытого пространства. Оставшиеся 576 звеньев составляли рынок частной жилой и коммерческой недвижимости, который любой риелтор донулевой эпохи узнал бы с ходу. Большую Цепь неоднократно сравнивали с «Монополией» – настольной игрой древности. Аренда некоторых участков обходилась дороже, других – дешевле. Стройную последовательность порой нарушали специальные звенья и даже серии звеньев промышленного или коммунального назначения. В таких, например, работала система транзита.

Одно из звеньев называлось «Переезд», и каждые пять минут оно соединялось с «Въездом» и «Выездом». Большая Цепь двигалась относительно неподвижного корпуса Ока со скоростью примерно пятьсот метров в секунду, и поэтому те, кто хотел попасть на Переезд или любое другое звено, должны были разогнаться до умопомрачительной скорости – почти полтора Маха. Те же, кто хотел, выражаясь на жаргоне, «отцепиться», должны были на столько же замедлиться. За ускорение и замедление отвечали аппараты, встроенные в корпус «зрачка». Несмотря на всю рекламную маскировку, это были в сущности обыкновенные пушки, которые стреляли людьми. Разве что снаряды были полностью герметичны, комфортабельны и оборудованы ремнями безопасности.

Население оставшейся части Ока, за пределами БЦ, в основном составляли не люди, а роботы. Сила тяжести там была очень низкой, поскольку вся эта сложная конструкция – Большая Цепь, тросы и прочая – находилась на геосинхронной орбите, иными словами, в состоянии свободного падения к Земле. По мере отдаления от центра к одной из оконечностей Ока, где закреплялись тросы, можно было ощущать несильное притяжение – это действовали приливные силы. Вектор притяжения менялся вместе с орбитой Ока, когда оно перемещалось от орбиталища к орбиталищу. Люди, много времени проводившие в этих местах, чувствовали эти перемены костями, совсем как жители Старой Земли, предугадывавшие изменения погоды по ломоте в суставах.

Скелет Ока представлял собой простой внешний каркас, изготовленный не с нуля, а из существующего материала – Расщелины, как в свое время использовали Амальтею. Как следствие, выглядела эта структура грубовато – вроде бревенчатого сруба с остатками коры и сучьями. Пустоты между крупными частями заполняли гигантские машины, среди которых особенно выделялись роторы, служившие для гироскопической стабилизации Ока. В каждом закоулке между машинами находились герметичные отсеки, по которым могли передвигаться люди. Некоторые вращались для создания искусственного тяготения – они напоминали миниатюрные тороидальные космические базы, облепившие более крупную конструкцию. Рядом с ними, как правило, располагались стыковочные порты.

Перед тем как закрыть глаза, Кэт смотрела в одр на привычное кольцо из разноцветных искорок, расположенных настолько тесно друг к другу, что на экране они сливались в непрерывную окружность. Око было отмечено белой точкой, чуть крупнее остальных, и находилось на отметке между двенадцатью и часом. Разглядеть ее было бы непросто, если бы в обе стороны от нее не тянулась длинная белая линия, обозначавшая тросы: почти от самой поверхности Земли в одну сторону и до Большого Камня – в другую.

Траектория полета их эмки – вытянутый зеленый эллипс – проходила через точку текущего местоположения (недалеко от Земли), вырывалась за пределы кольца, а затем возвращалась назад, на точку пересечения с Оком.

Сквозь закрытые веки все это казалось неразборчивым узором, чем-то вроде тех бликов на стенках палатки, которые разбудили ее этим утром. Затем одр распознал, что Кэт спит, и дисплей погас.

Стоило ей открыть глаза, как одр снова ожил. В целом картинка не изменилась, только немного сместилось Око, а точка, обозначавшая эмку, преодолела больше половины пути до обитаемого кольца. Увеличив изображение, Кэт разглядела два орбиталища, между которыми им предстояло пройти, крохотную кнут-базу посередине. Местный экипаж уже отдал команду расправить кнут, готовясь к приближению эмки. Кэт-два проспала не меньше десяти часов: мойринцы славились любовью ко сну. Вспомнив, какими взглядами она до этого обменялась с Беледом, Кэт даже немного расстроилась, что почти всю дорогу продрыхла, но быстро подавила это чувство.

Отстегнувшись от кресла, она проплыла в конец кабины к туалету, специально приспособленному для условий невесомости. Через несколько минут она вышла. Рис спал, накинув ремни, в кресле у пульта управления. Белед лежал в амортизационном кресле, на глазах одр, руки шевелятся. По характеру движений Кэт-два поняла, что он не играет, а занят чем-то по работе. Скорее всего, составлял отчет о прошедшей экспедиции. Кэт стоило взять с него пример.

В четвертом тысячелетии их предки решили воплотить в жизнь план по восстановлению ущерба, причиненного Агентом. Для этого нужно было обнаружить, каталогизировать, захватить, собрать в кучу и отгрести миллионы каменных осколков, окружавших Землю, а также добраться до самого пояса Койпера за глыбами замерзшей воды, метана и аммиака и обрушить это все на безжизненную планету. Основную часть работы выполняли машины. На их строительство ушло столько металла, что миллионы людей теперь жили в орбиталищах, стальные корпуса которых целиком состояли из переплавленных роботов.

По той же логике было бы гораздо легче усеять всю Новую Землю роботами-разведчиками, не отправляя туда ни единого человека. Да, так можно получить больше данных, но зато мало впечатлений. В такой альтернативной реальности Кэт-два и остальные всю жизнь обрабатывали бы полученные данные с помощью одров, не выходя из орбиталищ. В поддержку такого подхода можно привести немало интересных философских доводов, но реальное положение дел диктовалось отнюдь не философией, а политикой и – отчасти – общественными устоями.

С политической точки зрения ситуацию обусловили положения Второго договора, подписанием которого восемнадцать лет назад завершилась вторая война красных и синих – так называемая Война-в-Лесах (в отличие от первой – Войны-на-Камнях). Договор строго ограничивал количество роботов, которое каждая из сторон могла направить на поверхность. Количество людей тоже было ограничено, но все равно люди-экспедиционники предоставляли больше полезных сведений об условиях жизни на Новой Земле, чем самые подробные отчеты роботов.

С социальной точки зрения все упиралось в амистику. Этот термин давным-давно придумал антрополог из мойринцев, имея в виду, что всякая культура решает, какие технологии применять, а какие нет. Само слово восходило к амишам – народности, которая проживала на территории Северной Америки до Ноля. Из доступных современных технологий они выбрали только, скажем, роликовые коньки, но отказались, в частности, от двигателей внутреннего сгорания. И подобный коллективный выбор делала каждая культура, порой даже не осознавая этого.

Так, синие, если уж рассматривать их как самостоятельную культуру, к техническим новшествам относились неоднозначно. Все сводилось к фразе: «Каждое улучшение есть лишение». Не то чтобы это была сформированная философия, скорее – предрассудок, укорененный глубоко в подсознании. Его возникновение можно проследить в некоторых сериях Эпоса, большей частью связанных с Тавистоком Праузом. Он стал олицетворением данного принципа, поскольку, приняв сторону Роя, и правда прошел череду лишений, а в итоге был съеден. Синие считали себя – или «позиционировали», как выражаются культурные критики, – преемниками экипажа «Эндьюранса». Красные, в свою очередь, продолжали культурные традиции Роя. С тех пор как красные отгородились от остальной части кольца физическими и информационными барьерами, об их образе жизни было мало что известно. Впрочем, хватало косвенных доказательств, что в плане амистики они сильно отличались от синих. В частности, красные не имели ничего против усовершенствования человека посредством техники.