Текст, сочиненный за одну ночь, если не считать совместно принятых поправок, был написан совершенно новым языком. Курсивом выделены строки в двух параграфах в том виде, в котором они вернулись от Сталина.

Практическое применение этих новых смелых фраз не обговаривалось. Несмотря на совет Гарримана уничтожить их или подчеркнуть их важность, президент их пропустил. Он полагал, что они со Сталиным хорошо понимают их значение и признанные «преобладающие» интересы Советского Союза касаются лишь: 1) доступа к Дайрену как международному свободному порту и 2) беспрепятственного пользования означенными железными дорогами для советских транзитных перевозок. Это была небрежная и расплывчатая трактовка требований, серьезные разногласия из-за которых не прекращаются уже полстолетия.

В течение этой половины столетия американское правительство часто меняло свою позицию по отношению к подобным же притязаниям, приспосабливаясь к обстоятельствам и готовности американского народа рискнуть и начать войну. Иногда оно непреклонно отказывалось поддерживать или признавать завоевания русских и японцев в этом регионе, иногда уступало им. Эта статья Ялтинского соглашения кажется гораздо менее сенсационной в сравнении с: 1) записками, которыми обменялись государственный секретарь Рут и посол Японии в Вашингтоне Такахира 30 ноября 1908 года, где утверждалось, что «политика обоих правительств должна быть направлена на поддержание статус-кво…». Тогда статус заключался в особом положении Японии в Маньчжурии со всеми вытекающими правами и привилегиями; и 2) положением в договоре Лансинг-Иши от 2 ноября 1917 года, в котором утверждалось, что правительства Соединенных Штатов и Японии признают, что «территориальная близость создает особые отношения между странами, а следовательно, правительство Соединенных Штатов признает особые интересы Японии в Китае, особенно в той его части, где ее владения находятся по соседству». Это было дополнено заявлением Японии об уважении к свободе, независимости и целостности Китая, подобным тому, которое могло бы опубликовать советское правительство, и опубликовало бы, если бы американское и китайское правительства занимались этим вопросом более усердно.

У президента был выбор, противостоять ли этому и другим требованиям, предоставить китайцам возможность соглашаться или отказать или поддержать их. Президент предпочел третий вариант. Таким образом, он, вероятно, принял не все, с чем, по меньшей мере, был бы вынужден согласиться Чан Кайши. Но он взял на Соединенные Штаты ответственность за то, чего добивалось советское правительство. А когда позже оказалось, что в участии Советского Союза в войне вовсе нет необходимости, его уступчивость показалась безумием. Как сказал Черчилль, тех, кто никогда не делал одновременно нескольких правых дел, каждое из которых связано с риском, будут особенно резко судить за ошибку.

Текст третьего предложения Советского Союза был существенно откорректирован. 8 февраля в первом разговоре о портах и железных дорогах Рузвельт дал понять Сталину, что, не обсудив эти соглашения с Чан Кайши, не может говорить от имени китайского правительства. Но в проекте, который 10-го Молотов передал Гарриману. этому вопросу не было уделено никакого внимания. В нем категорически заявлялось, что «главы трех великих держав пришли к соглашению, что требования Советского Союза, бесспорно, должны быть удовлетворены после разгрома Японии». Это обяжет президента и премьер-министра безоговорочно выполнять условия Советского Союза – не важно, найдет ли их приемлемыми китайское правительство и как будет вести себя Советский Союз. Гарриман предупредил Молотова, что президент не будет решать эти вопросы без согласования с китайским генералиссимусом.

Вернувшись в Ливадийский дворец, Гарриман настаивал, чтобы президент уговорил Сталина опустить эту убедительную причину обязательства. Но президент не считал нужным заходить так далеко. боясь, что если он попытается это сделать, то может показаться, будто он сомневается в самой ценности этого соглашения. Перед ним стояла реальная дилемма: обещать вынудить Китай заплатить дань означало рискнуть навлечь на себя упреки; решительный отказ ставил Китай под удар любой сделки, которую ему может навязать Москва. В любом случае и, как показывает история, ошибочно, он решил, что деликатную проблему можно решить, добавив в текст новое условие: «Согласно договору, соглашение, касающееся портов и железных дорог, о которых речь шла выше, требует согласия генералиссимуса Чан Кайши».

Он объяснил Гарриману, что это положение, по его мнению, преобладает над другими. Кроме того, он надеялся на осведомленность Сталина о положении американской конституции, по которому любое соглашение с иностранными правительствами является предварительным и вступает в силу только после одобрения конгрессом. Это, следует заметить, имеет отношение к законной силе документа и, вероятно, к его проведению в жизнь, но совершенно неубедительно в плане моральных или личных обязательств, которые берет на себя президент.

Сталин согласился включить эту новую фразу, предложив, однако, попросить Чан Кайши согласиться с положением, касающимся поддержания статус-кво Внешней Монголии. Так оба положения. одно за другим, остались в тексте, который и был подписан. Положение в подписанном тексте гласило: «Согласно договору, соглашение, касающееся портов и железных дорог, о которых речь шла выше, требует согласия генералиссимуса Чан Кайши. По совету маршала Сталина президент примет меры к достижению этого соглашения».

Президент и Сталин, похоже, не обсуждали, что случится, если Чан Кайши не согласится. Но из всего документа видно, что ни Рузвельт, ни Сталин не сомневались в согласии Чан Кайши.

Оба, похоже, находились в затруднении, когда и каким образом сообщить Чан Кайши о соглашении и о просьбе выполнять его. Никто из них не верил, что этот договор, как бы ни был он связан с обещанием Советского Союза вступить в войну, останется в секрете, если рассказать о нем Чан Кайши. Сталин предположил, что безопаснее всего было бы известить о нем генералиссимуса, когда в конце апреля Сунь приедет в Москву; ведь к этому времени, как он предполагал, советские войска на маньчжурском фронте будут достаточно сильны, и можно будет рискнуть огласить свои намерения, чтобы японцы узнали о них и сделали первый шаг. Президент согласился предоставить Сталину выбор времени для извещения Чан Кайши. А когда Сталин заявил о своем желании, чтобы американское правительство первым связалось с Чан Кайши, так как он заинтересованная сторона, президент пообещал сделать это через посла Хэрли.

Решая вопросы, имеющие прямое отношение к Китаю, президент, наверное, думал, что китайское правительство будет гарантировано от военных действий Советского Союза и возможного сотрудничества Советского Союза с китайскими коммунистами. Дело в том, что заключительный параграф договора гласил: «Советский Союз, со своей стороны, выражает готовность заключить с национальным правительством Китая пакт о дружбе и союзе между СССР и Китаем с целью оказания помощи вооруженными силами для освобождения Китая от ига Японии».