себе домой и с помощью Дроновой Насти и Аннушки стала наряжать невесту. Родион находился в своём доме — там тоже хватало людей. Готовили закуски, стаскивали мебель, расставляли столы. Вся деревня пришла в движение: у всех было дело, дети — и те носились по улице для того, чтобы не путаться под ногами у взрослых. Наконец всё закончилось, наряженными стояли пара кошёвок и с десяток саней, украшенных разными лентами. В первой кошёвке ехали жених с родственниками, во второй невеста, а дальше тянулись гости, для которых были запряжены сани. До Туманшета ехали треть часа. Жених направился прямо в церковь, а кошёвка с невестой завернула к знакомым Евсея, чтобы соблюсти правило и не заморозить невесту. Жених должен был терпеливо ждать суженую в церкви. Только когда невеста убедится, что он там, может тоже ехать в храм.

Лиза прямо выпорхнула из кошёвки и, ведомая отцом, направилась в церковь. Перед дверью они остановились, перекрестились троекратно. Дверь отворилась, и вышел Родион. Он помог девушке снять шубку и взял за руку.

В храме ярко горели свечи, освещая лики святых, пламя подрагивало на фитилях, и казалось, что святые любуются молодыми и приветливо кивают им головами.

Началась праздничная литургия. Дьякон на подносе вынес кольца, которыми должны венчаться новобрачные, к молодым подошёл священник и вручил жениху и невесте зажжённые венчальные свечи. Затем он взял поднос с кольцами и трижды предложил жениху и невесте обменяться ими. Только они трижды отодвинули их друг к другу, а потом каждый взял своё и надел себе сам. В храме зашушукались в знак одобрения. Священник взял венец, перекрестил им жениха и дал поцеловать образ Спасителя, прикреплённый к венцу, а затем надел на голову жениха. Очередь дошла до невесты. У Лизы уже от волнения подрагивали ноги, но она старалась не показывать своего страха; поцеловала лик Пресвятой Богородицы, прикреплённый к венцу, и венец лёг на голову девушки, прижимая фату. Зашушукали старушки у дверей. Священнику подали чашу с вином, он освятил её крестным знамением и подал молодым. Они попеременно в три приёма выпили всё вино. После этого батюшка соединил правую руку жениха с правой рукой невесты и трижды провёл вокруг аналоя, затем повёл к царским вратам, где жених должен целовать образ Божьей Матери, а невеста — образ Спасителя. Священник тут же подал им крест для целования и вручил две иконы новобрачным: жениху — образ Спасителя, невесте — Пресвятой Богородицы. Эти иконы они должны будут повесить над своим брачным ложем. Едва батюшка закончил петь «Многие лета», как родные поспешили поздравить молодых.

Назад кошёвка с молодыми летела впереди всех, правил ею, сидя на козлах, племянник Родиона, Мишка, счастливый и гордый от такого доверия.

Когда молодые вошли в дом, осыпанные во дворе зерном и деньгами, всё уже было готово к празднованию. На крыльце с хлебом и солью встретили молодых Евсей с супругой и Илья Саввич с Аннушкой, самые близкие люди новобрачных. Молодые откусили от каравая хлебушка, выпили вина и дружно разбили рюмки на счастье.

Застолье шумело, звенели стаканы, говорили гости, звучали пожелания. Лиза сидела, прижавшись к Родиону, держа его за руку. Она виновато посмотрела на него и прошептала:

— Я так счастлива, что мне даже стыдно перед людьми за это.

— Я тоже очень рад, что мы вместе.

— Горько! — закричали за столом гости.

— Горько! — подхватили на другом конце стола.

Молодые поднялись и, смущаясь, приблизились друг к другу. Поцелуй вышел робкий, тогда гости закричали ещё сильнее. После этого пришлось постараться. Гулянка затянулась допоздна, затем перетекла в соседний дом к Евсею, чтобы не мешать новобрачным.

Оставшись одни, жених с невестой немного посидели молча.

— Ты иди на кровать — гам постелено, я сейчас приду, — взволнованно сказала Лиза и принялась тушить лампы. Родион смотрел в просвет окна, освещённый снегом и лунным светом, вдруг в просвете появилась Лиза. Вся её девичья фигурка выглядела обнажённой, а лёгкая ночная рубашка, просвечиваясь насквозь, струилась до пола.

Родион поднялся и подхватил её на руки.

— Ты будто ангел, светишься вся.

Она обняла его и прошептала:

— Я и не могла представить себе, что кто-нибудь, кроме тебя, притронется ко мне.

Месяц и звёзды ещё больше набирали силу и, отражаясь в снегу, сделали всё светлым и сверкающим. Даже далёкие ели, прикрытые шапками снега, словно свечи, испускали лунный свет. За окном стало совсем светло.

Светло стало и в доме. Лиза лежала на спине, склонив голову набок, по щеке сползала слезинка.

— Лизонька, что с тобой, — встревожился Родион.

— Разве так бывает? Сначала вспыхнули звёздочки и закружились, потом запели птицы, и я полетела куда-то. Боже мой, как же мне было хорошо, а вот теперь лежу и реву, не могу понять: то ли это было со мной, то ли приснилось.

— Плачешь отчего?

— От счастья. Только у меня есть ты, ни у кого такого нет. — Она подняла голову и внимательно посмотрела на него. — Конечно, нету. Родя, это всегда будет такое счастье?

— Будет, — ответил он и прижал к себе жену.

— Какой же ты вкусненький. — Она стала целовать его медленно и старательно.

Когда он попытался в шутку уклониться от её поцелуев, она сказала:

— Не мешай! — Потом обняла его крепко и затихла.

Через некоторое время Родион услышал ровное размеренное дыхание спящего человека.

А звёзды всё заглядывали в окна, искрились вокруг, пока откуда-то из-за леса не наползли тучи и, словно шторой, прикрыли свет.

Утром гуляние продолжилось. Длилось оно ещё три дня, переходя из одного дома в другой. Даже собаки перестали лаять на гуляющих людей — просто крутили головами и хвостами.

Через неделю уехал и Хрустов, захватив с собой Аннушку. Перед отъездом он поговорил с молодыми, передал им свои подарки.

— Не стал дарить при всех, чтобы не привлекать внимания. Здесь драгоценности. Пригодятся, жизнь, она длинная, а это тебе отдельно. — Он подал дочери небольшую шкатулку. — Там украшения, от матери остались, теперь твои будут.

У Лизы навернулись слёзы, она уже привыкла, что матушки нет, но каждый раз при упоминании о ней приходили слёзы.

— Спасибо, батюшка, — прошептала она.

— Вот что я тебе скажу, дочь: посмотрел я на всё здесь и ещё раз убедился, что лучше жить в бедности и дружбе, чем в богатстве и одиночестве, ты характер свой уйми и привыкай тут. Пока поживите здесь, а там видно будет, место у вас ещё есть. Надо в