Родька уже распаривал веники, готовился лезть на полок, когда дверь раскрылась и вошла Лиза, на ходу освобождая длинные волосы, заплетённые в косу. Родион присел на скамейку, любуясь женой.

— Чего засмотрелся, девок голых не видел? — шутливо сказала жена, хотя и сама первый раз оказалась перед мужем вот так, раздетой и при свете лампы.

— Нет, не видел.

— Раз так, тогда уж посмотри, — сказала она, справившись с волосами, откинув их назад.

Она подошла к мужу и прижала его голову к груди.

— И не стыдно тебе ходить нагишом перед мужиком? — Разговор принимал шутливый тон.

— Нет, — просто ответила она. — Ты мой богом данный муж, а не просто мужик. Ты моя половинка, я тоже хочу рассмотреть свою половинку. Давай показывайся!

Потом он парил её веником, поддавая в каменку настой мяты, берёзового веника, пихтового масла и кваса.

— Это же хлебом пахнет, — удивилась жена. — Пихтой и ещё чем-то. Как здорово!

Затем он сам парился так, что ногти горели. Помогал жене мыть голову, смывая мыло с длинных волос, она и ему сама помыла голову и тёрла спину.

Потом они сидели дома за столом напротив друг друга и пили чай с баранками. После чего Лиза распустила из-под полотенца волосы и стала их прочёсывать. Такие длинные пышные волосы, если сразу не расчесать, пока они ещё влажные, потом наплачешься. Раньше это делала Аннушка, теперь приходилось самой приводить себя в порядок. Родион присел рядом, разглядывая процесс.

— Не сиди сиднем, вот подержи эти пряди, а то путаются. — Лиза подала прочёсанные волосы.

— Какая ты у меня красавица, — сказал он, блаженно улыбаясь.

— Я знаю, а тебе что — страшилки нравятся?

— Нет, не надо мне страшилку.

— Тогда помогай красоту наводить.

Уже прошёл медовый месяц, но молодожёны только больше тянулись друг к другу, находя в своих половинках всё больше хороших черт и привычек. Наверное, так и бывает в жизни, когда люди просто любят друг друга.

35

Хрустов второй день сидел дома и крепко выпивал. Он пытался понять, что происходит в Тайшете и как из этого выбраться без убытков.

— Это же надо, собрались беспортошники и разогнали всю власть! — громко разговаривал сам с собой лавочник. — Два ссыльных латыша захватили власть в селе! Явь ли это или похмельный кошмар? Без бутылки фамилии их не выговоришь! Тийс и Кепул. Какого чёрта они оказались здесь? Собрались, порешили, и никто не пикнул — вот тебе и гвоздь в дышло. Но это люди пока молчат, приглядываются, чем всё закончится, а потом и за винтовки возьмутся. Это миром не кончится. Горлопанить мы способны, но и жрать всем хочется, только на митингах хлебушек не растёт. Что будут делать? Чем детей будут кормить? Вот то-то и оно. Только думать надо за себя. Лавку потихоньку придётся прикрывать. Товар надо увозить, от греха подальше. Из дома всё ценное надо перевезти пока не поздно в Конторку, там, думается, спокойнее будет. Вот и поглядим тогда, с чего и как начнут править самозванцы.

Илья Саввич решил, что раз день пропал сегодня, то вечерком нужно будет затопить баньку, выгнать хмель, а завтра на свежую голову всё продумать, как следует и принять какие-то меры. Неправда, придёт время и образуется жизнь, тогда и опять развернуться можно будет. Хвалил себя Хрустов и за то, что золотишка припас порядочно. Золото — оно при любой власти — золото, а сбыть его можно всегда, было бы что сбывать. Только теперь стало ясно, для чего он давным-давно выбирал себе место для заимки подальше от всех дорог. Теперь там крепость, там дочь с зятем — вот куда надо вывозить богатство да прятать там потихоньку.

Это обрадовало Хрустова, и он, приняв ещё чарку, крикнул:

— Василий, затапливай баньку, грехи смывать буду!

Осторожно, не привлекая внимания вооружённых людей с красными тряпками на одежде, Хрустов стал вывозить все свои богатства, закупленные заранее, в Конторку. Одна-две повозки через день — обычная жизнь в селе. В Тайшете стали закрываться торговые и увеселительные заведения. Не только Хрустов смекнул, что к чему и чем это всё может закончиться. По Тайшету прошёл слух, что первыми задачами, какие перед собой поставила новая власть — это национализировать лесозавод Жернакова, а так же собирать продовольствие для Центральной России, где его не хватало.

— Как же, орать на митинге — не поле пахать, оно попроще будет. А потом у пахаря прийти и забрать его труды — вот она новая власть, — говорил сам с собой Илья Саввич, довольный тем, что осознал всю суть нынешних перемен. — Да только кто ж вам за просто так отдаст хлебушек? Брюхо словами не набьёшь. Это вам не с красными тряпками бегать по улицам. Где только набрали столько?

К февралю основной товар лавочник перевёз в Конторку, а там не мешкая стал готовить переправку всего добра в Тальники. Понимал, что и здесь нет никакой гарантии: слишком людно стало в Конторке.

В начале февраля обоз из трёх подвод отправился на юг. В Тальники прибыли затемно. Евсей вышел на лай собак и увидел, что к его воротам приближаются лошади, запряжённые в сани, нагруженные доверху и перевязанные верёвками.

— Евсей, ты, что ль? — раздался крик.

— Здорово были, Илья Саввич! — узнал говорившего хозяин. — Сейчас открою ворота, погоди малость.

— Доброго здоровья, хозяин, не ждал?

— Не ждал, не гадал. Загоняй во двор повозки. Места хватит всем. Вон туда под навес, там и коней распрягай, сейчас и напоим, и накормим лошадок. Ты проходи в дом, намёрзся?

— Не привыкать. Гриша, ты разберись с лошадьми, — сказал он вознице, с которым прибыл.

Гриша, молодой расторопный парень, работал у Хрустова в Конторке. Работник толковый и молчаливый, которому не было дела до того, что и куда везли, лишь бы хозяин не скупился.

За столом Хрустов спросил:

— Как там молодые, ладят? Лиза не рвётся назад?

— Будто нет, всё тихо у них. Как ни зайдёшь, всё обнимаются да посмеиваются.

Илья Саввич подозрительно посмотрел на свата.

— Ей-богу, сам дивлюсь, будто дети, никакой сурьёзности. Лиза соберёт детей со всей деревни вокруг себя да в снежки с ними играет. Гоняются они за ней, будто младенцы за титькой.

— Не наигралась ещё, — пробурчал Хрустов.

— У них и в доме любо-дорого: чистота и порядок. Ульяна моя научила её хлеб стряпать да щи варить.