– Прости, пожалуйста, – кротко сказал он.

– Перед тем как закрыть эту тему, хочу тебя предостеречь. Прошу тебя, будь с Гарри осторожен. Что бы там ни случилось между вами… и я не хочу ничего об этом знать, – но Гарри все еще ненавидит тебя. Пару раз он начинал говорить о тебе, и я его останавливала. Но я знаю об этом от Майкла – и мальчик подхватил это от отца. Для него это вообще чуть ли не наваждение какое-то. Словом, остерегайся Гарри.

Ада встала.

– А теперь насчет Дирка. Какой он у тебя миленький, Шон! Правда, боюсь, ты немного его избаловал.

– Хулиган, – признался Шон.

– А как насчет учебы? Он в школу ходил?

– Нет, но читать умеет немного…

– Оставишь его здесь, со мной. Когда начнется учебный год, отправлю его в школу.

– Я как раз хотел попросить. Денег я тебе оставлю.

– Десять лет назад на мой счет поступил загадочный депозит, очень большой, кстати. Деньги не мои, поэтому я положила их под проценты. – Она улыбнулась, увидев виноватое лицо Шона. – Можно потратить их на ребенка.

– Нет, – сказал он.

– Да, – возразила она. – А теперь скажи, когда ты уходишь.

– Скоро.

– Как скоро?

– Завтра.

Начав подъем по Уорлдс-Вью-роуд, ведущей из Питермарицбурга, Шон и Мбежане наслаждались утренним солнышком и компанией друг друга. Чувства между ними были прочны, время и пережитые вместе радости и тревоги дали прочный сплав, который стал щитом их взаимной привязанности. Поэтому сейчас они были довольны и счастливы, как только возможно для мужчин, когда они вместе. Шутки их были стары как мир, а отклики на них звучали почти непроизвольно, но удовольствие, которое оба испытывали при этом, всякий раз казалось новым и свежим, словно встающее по утрам солнце. Они ехали на войну, им предстояло еще одно свидание со смертью, поэтому все остальное теперь не имело значения. Шона охватило ощущение внутренней свободы; мысли о других людях, об отношениях с ними, тяготивших его в последние месяцы, отлетели прочь. Словно корабль, готовый к бою, он с новой радостью в душе спешил навстречу своей судьбе.

Но Шон не утратил способности смотреть на себя со стороны и смиренно улыбался, глядя на свою инфантильность. «Боже мой, – думал он, – мы с ним прямо как двое мальчишек, решивших прогулять школу!» И потом уже, обдумывая эту мысль, он вдруг ощутил острое чувство благодарности судьбе. Благодарности за то, что это так и есть, за то, что у него еще сохранилась способность забыть обо всем и окунуться в состояние ребяческого ожидания чего-то необыкновенного. На какое-то время в нем заговорила эта новая склонность к самооценке. «Я уже не молод, многое знаю и умею; всю свою жизнь кирпичик за кирпичиком я складывал эту крепость, каждый кирпич обрабатывал и обмазывал цементом, прежде чем положить его на место в стене. Эта крепость моего возмужания еще не закончена, но то, что я уже успел выстроить, стоит достаточно прочно. Однако эта крепость нужна для того, чтобы защитить и сохранить все, что представляет истинную ценность. И если, пока ее строишь, ты потеряешь или растратишь все то, что хотел защитить, тогда крепость, даже если завершена, есть не что иное, как пустая скорлупа. Я растерял далеко не все, а небольшую часть обменял на кое-что другое. Кусочек веры обменял на познание зла. Немного смеха – на понимание, что такое смерть. Частицу свободы – на двух сыновей (и это был добрый обмен). Но я ведь знаю, что кое-что еще у меня осталось».

Мбежане заметил перемену настроения Шона и сделал попытку еще раз повеселить его:

– Послушай, нкози, если хочешь поскорей добраться до питейного заведения во Фрер, надо поторопиться.

Сделав над собой усилие, Шон отбросил свои глубокие думы и рассмеялся. Они весело поскакали дальше на север и уже на третий день достигли местечка под названием Чивели.

Шону вспомнилось собственное наивное изумление, когда в самом начале зулусской войны, еще будучи совсем юным, он увидел войско лорда Челмсфорда у Роркс-Дрифт. Он думал тогда, что большего числа людей собрать в одном месте просто невозможно. А теперь, оглядывая лагерь британской армии перед Коленсо, Шон улыбался: крохотные силы Челмсфорда затерялись бы даже в этом артиллерийско-техническом парке, а ведь за ним на целых две мили раскинулся огромный лагерь солдатских палаток. Ровные ряды белоснежных брезентовых конусов, между которыми располагались линии коновязей с лошадьми, а еще дальше в аккуратном порядке бесконечные акры транспортных средств, их были тысячи, а уж тягловых животных, пасущихся в вельде на сколько хватало глаз, было и не сосчитать.

Зрелище поистине впечатляющее, и не только своей масштабностью, но и аккуратной, деловой дислокацией, той военной четкостью, с которой огромное число разбитых на группы людей занимаются строевой подготовкой. Когда они, продолжая маршировать, одновременно делают поворот кругом, море штыков ослепительно вспыхивает на солнце.

Шон бродил по лагерю и читал названия полков в начале каждого ряда палаток – для него они отзывались эхом былой славы. Но новая униформа цвета хаки и тропические шлемы превращали солдат в единую однородную массу. Только кавалерия еще сохраняла капельку прежнего очарования своими вымпелами, которые весело трепетали от ветра на кончиках их пик. Мимо него рысью проехал эскадрон, и Шон с завистью посмотрел на лошадей. Огромные, лоснящиеся животные выглядели такими же горделивыми, как и сидящие на них люди. Лошадь и всадник с тонкой пикой, увенчанной острым наконечником, вместе производили впечатление нечеловеческой жестокости.

– Где у вас тут разведчики? – Шон задавал этот вопрос уже больше десятка раз, и хотя ответы он получал на диалектах Манчестера и Ланкашира, с едва различимыми шотландским и ирландским акцентами, их объединяло одно: вся полученная информация оказалась совершенно бесполезна.

Один раз он остановился понаблюдать за тренировкой с одним из новеньких пулеметов системы Максима. Неповоротливая машина, подумал он, против винтовки не пойдет ни в какое сравнение. Уже потом, позже, он припомнит это свое суждение и покажется самому себе человеком несколько недалеким.

Все утро он мыкался по лагерю, таская за собой Мбежане. Уже к полудню его одежда, руки и лицо успели покрыться пылью, а сам он так устал, что настроение у него серьезно испортилось. Воинское подразделение под названием Натальский корпус разведчиков, похоже, было не более чем мифом. Шон стоял на краю лагеря и, глядя на открытый вельд, размышлял о том, куда теперь направить копыта своей лошадки, чтобы продолжить поиски.

Вдруг в полумиле от лагеря, на густо заросшей травой равнине ему бросилась в глаза тонкая струйка синего дыма. Она поднималась из зарослей кустарников, тянувшихся линией – без сомнения, по берегам какого-то ручья. Тот, кто выбрал это местечко для стоянки, наверняка умел с удобством устроиться на просторах вельда. По сравнению с унылым окружением основного лагеря это местечко представляло собой сущий рай: кусты защищают от ветра, в дровах и воде недостатка нет, подальше от внимания старших офицеров.