Она чувствовала себя задетой и униженной: эта «цивилизация» сумела повернуть дело таким образом, что все достижения Мары в Империи потеряли всякий смысл и от них было не больше толку, чем от стараний человеческого детеныша навести порядок в своей песочнице. В глазах этой расы инсектоидов сама Мара выглядела ребенком-несмышленышем — опасным, смертоносным, но тем не менее ребенком. Ну хорошо же! Раз так, она даст волю любопытству, которое ее снедает! Может быть, именно на этом пути ее посетит столь необходимое вдохновение? Разозлившись до белого каления, Мара отбросила всякую осторожность, всякую заботу о своей семье и об Империи. Она отдала себя во власть инстинктов ребенка.

— У меня нет великого наследства мудрости, — объявила она дерзко. — Вместо того чтобы передавать какие-то знания, я хочу попросить о них. На землях моей родины действует некий договор, в силу которого чо-джайны остаются покоренным народом. В моей стране запрещено говорить об этом или разглашать любые сведения о войне, которая привела к столь печальному исходу. Если память об этой великой битве и об условиях заключенного после нее мира сохраняется в городе Чаккаха — я хочу, чтобы мне рассказали об этих событиях. Я хочу узнать правду о делах прошлого, из-за которых вы меня сегодня осудили.

Среди трибунала поднялся гул голосов — жужжание и щелканье, сливающиеся в какофонию. Чо-джайны из конвоя сидели у нее за спиной в полнейшей неподвижности, как будто могли оставаться в таком положении хоть до скончания веков. Писарь, стоявший рядом с магом, судорожно дернулся, а потом слегка изменил позу, словно пребывая в нерешительности. Сам маг не шелохнулся; но наконец он поднял крылья, тонкие, как паутинка. Их складки развернулись с легким шелестом, породив едва ощутимое дуновение воздуха, и распрямились, издав резкий хлопок, который заставил всех немедленно притихнуть.

Мара уставилась на мага с таким видом, какой бывает у простака, которому показывают фокусы; однако она не преминула заметить, что крылья каким-то образом прикреплены к передним и задним конечностям и, при всем их сходстве с паутиной, размерами не уступают корабельным парусам. Суставчатые передние конечности простирались в вышину чуть ли не до крыши купола.

Маг повернулся на ногах-ходулях и, гневным взором призвав судей к молчанию, вновь обратился к Маре.

— Ты любопытна, — заметил он.

Мара поклонилась, хотя чувствовала, что ноги плохо ее держат:

— Да, Всемогущий.

Маг со злобным шипением выдохнул воздух:

— Не приписывай мне титул, которым твои сородичи награждают преступников-предателей из Ассамблеи.

— Ну тогда, значит, «господин», — поправилась Мара. — Я лишь выражаю свое смиренное почтение, ибо мне тоже пришлось пострадать от гнета Ассамблеи.

При этих словах среди присутствующих снова поднялся непонятный гомон, однако он быстро прекратился. Пристальный взгляд мага, казалось, проник сквозь кожу Мары и коснулся самого средоточия ее мыслей. Застигнутая врасплох ощущением нестерпимой боли или ожога, Мара скорчилась и издала душераздирающий вопль. Это ощущение прошло так же внезапно, оставив лишь легкую дурноту и головокружение. Властительница изо всех сил постаралась обрести равновесие и выпрямиться.

Когда она пришла в себя, маг быстро проговорил, обращаясь к трибуналу:

— Она говорит правду. Теперь его голос звучал почти музыкально; возможно, причиной тому было удивление. — Эта цурани не знает о деяниях предков! Как это может быть?

Мара собрала все жалкие клочья своего достоинства и ответила сама:

— Потому что у нас нет ни общего разума роя, ни коллективной памяти. Мы узнаем только то, что постигаем на собственном опыте, или то, чему нас учат другие, — и только в течение срока нашей жизни. В библиотеках сохраняется наша прошлая история, но это просто рукописи; они подвержены разрушительному действию времени, а их содержание часто зависит от ограничений, которые налагаются политикой или корыстью. Наша память несовершенна. У нас нет… — Она попыталась воспроизвести череду щелчков и трелей, которую использовала королева улья в Акоме, когда хотела обозначить понятие роевого сознания.

— Молчать, цурани! — Маг с шумом сложил крылья, отчего в воздухе возникли воздушные вихри и искры света, не имеющие видимого источника. — Мы не дети! У людей нет роевого разума, это нам известно. Впрочем, такое название неудачно, оно плохо передает суть нашего процесса мышления. Мы понимаем, что вы используете библиотеки и учителей для передачи мудрости вашего роя-народа из поколения в поколение.

Мара ухватилась за этот поворот разговора: в нем ей почудился оттенок нейтральности.

— Когда-то одна особа вашей расы поведала мне, что носителем роевого разума у чо-джайнов является королева. Что знает одна королева, то становится известно всем. Но я спрашиваю: что случается, если королева погибает, не оставив преемницы? Что происходит с ее работниками, и ее стражами, и со всеми жителями улья?

Маг щелкнул челюстями.

— У ее подданных нет разума, — признал он. — Если по какому-то несчастному стечению обстоятельств королева будет убита, тогда рирари, бывшие ее помощницами в деле размножения, обезглавят всех оставшихся в живых, и это будет актом милосердия, ибо, не имея разума, они все равно будут обречены бесцельно блуждать и умирать.

В его словах не слышалось чувства вины: понятие убийства у чо-джайнов и у людей оказывалось совсем различным.

— Так что же, — смело предположила Мара, — они не будут искать себе пропитание и не постараются продлить собственную жизнь?

— Они просто не смогут этим заниматься. — Маг сделал короткий жест передней конечностью; при этом движении блеснул металл. — Вне улья у них нет цели. И я не отличаюсь от них. Только королева, давшая мне жизнь, направляет меня в жизни. Я — ее глаза, ее руки, если так тебе понятнее, и ее уши. Я — ее инструмент, точно так же, как этот трибунал — ее инструмент для совершения правосудия. Часть меня наделена сознанием, и я могу действовать независимо, если это идет на пользу улью, но все, что составляет мою суть, все, что я знаю, останется с роем, когда это тело перестанет выполнять свое предназначение.

— Ну что ж, а я утверждаю, что мы, люди, не таковы, как подданные у чо-джайнов. Подобно вашей королеве, каждый из нас обладает своим умом и стремится к своим целям, у каждого есть собственные резоны для того, чтобы остаться в живых. Убейте наших правителей и властителей, и мы будем заниматься каждый своими делами. Оставьте в живых хотя бы одного ребенка или одного мужчину — и он проживет отпущенные ему дни в согласии с собственными желаниями.

Казалось, что маг потрясен этим открытием.

— Мы всегда полагали, что рой цурани безумен, но теперь понятно, почему это так, если он должен зависеть от суеты миллионов умов!

— Это и есть индивидуальность, — возразила Мара. — Сама я значу слишком мало, чтобы представлять в одном лице весь народ цурани. Но я повторяю свое требование: я хочу знать, какие действия моих предков стали причиной того, что ваш трибунал осудил меня, даже не выслушав!