Она с надеждой взглянула Люджану в глаза:

— Военачальник, ты человек, хорошо разбирающийся в тонкостях игры между мужчиной и женщиной; во всяком случае, в этом меня убедили кухонные сплетни. Поварята не устают рассказывать о служанках и красотках из Зыбкой Жизни, которые по тебе сохнут. — Она невесело улыбнулась. — По правде говоря, если верить этим пересудам, таких женщин тьма-тьмущая… — Помолчав, она перешла к тому, что ее волновало:

— Так что же ты скажешь, почему могло случиться, что такой мудрый муж, как Хокану, не обрадовался, узнав о рождении здоровой, без единого изъяна девочки?

Взгляд Люджана смягчился; в нем сквозило что-то очень похожее на жалость.

— Госпожа, Хокану не сказал тебе?..

— Не сказал мне… что? — резко спросила Мара. — Я была груба со своим супругом и не выбирала выражений. Я была так глубоко убеждена, что он не прав… и оттолкнула его от себя. Но теперь я жалею о своем жестокосердии. Может быть, Камлио научила меня слушать более внимательно. Чем же я лучше этих чо-джайнов, обитающих на землях Турила, если вынесла приговор своему мужу, даже не выслушав его объяснений?

Несколько мгновений Люджан молча смотрел на нее. Потом, словно приняв какое-то решение, он опустился перед ней на колени.

— Да простят мне боги, — тихо произнес он, — я не вправе нарушать секреты, существующие между властителем и его женой. Но завтра нам суждено умереть, а я всегда оставался твоим верным офицером. Госпожа Мара, я не допущу, чтобы ты ушла из жизни, не получив ответа на свой вопрос. Хокану был сражен горем, но он ни за что не открыл бы его причину, даже если бы ты вернулась и умоляла его раскрыть тайну. Но я-то знаю, какая печаль его гложет. Я был в комнате, когда целитель из храма Хан-тукамы уведомил твоего супруга о том, чего он, по своей доброте, поклялся никогда тебе не сообщать. А правда состояла вот в чем. После того как тебя отравили убийцы из тонга и из-за этого погиб твой нерожденный младенец, тебе было суждено родить еще только одного ребенка. Касума — твое последнее дитя. Хокану хранил секрет; он хотел, чтобы у тебя оставалась надежда на беременность. Дочка для него — радость, не сомневайся в этом, и неоспоримая наследница мантии Шиндзаваи. Но он знает — и это знание угнетает его, — что ты никогда не подаришь ему сына, которого так жаждет его душа.

Мара словно окаменела. Ее голос был едва слышен:

— Я бесплодна? И он это знал?

Только сейчас она поняла, какое великодушие проявил Хокану, решив сохранить в тайне пророчество целителя, и какая потребовалась сила воли, чтобы это решение исполнить. Он рос без матери; Ассамблея магов отняла у него родного отца. Весь мир Хокану заключался в мужском товариществе; он искренне привязался к дяде, который стал для него приемным отцом, и к кузену, ставшему братом. Вот где коренилась его мечта о сыне.

Но при этом его привлекало общество людей, близких ему по складу ума, родственных душ; он был придирчив в выборе тех, с кем соглашался делить труды и досуг. Другой, менее щепетильный вельможа на его месте набрал бы себе наложниц, видя в этом неотъемлемое право мужчины, дарованное ему богами; но Хокану любил в Маре ее душу. Его страстное стремление к равенству воплотилось в браке с женщиной, в которой он находил понимание самых заветных своих помыслов. Ему претило использование наложниц, общество женщин Зыбкой Жизни, купленные ласки созданий вроде Камлио.

Теперь Маре стало ясно, перед каким выбором оказался ее супруг: либо привести к себе в постель другую женщину, от которой ему не будет нужно ничего, кроме способности к деторождению, либо примириться с мыслью, что у него никогда уже не будет сына, и обойтись без уз товарищества, связывавших его раньше с приемным отцом, братом и даже Джастином, которого он вернул Маре ради продолжения рода Акома.

— Боги… — Мара чуть не плакала. Как же я могла быть такой черствой и бездушной!

В мгновение ока Люджан уже был рядом с ней; сильной рукой он обнял ее плечо, чувствуя, как нужна ей опора.

— Госпожа, — тихо сказал он ей на ухо, — ты меньше всех других женщин можешь упрекать себя в черствости и бездушии! Хокану понимает, почему ты повела себя так, а не иначе.

Люджан поддерживал ее бережно, как брат, а она тем временем уже во всех подробностях обдумывала, как все обернется, если она завтра умрет. Выводы были наполовину прискорбными и наполовину обнадеживающими: Хокану получит возможность сделать Касуму своей наследницей и право взять другую жену, чтобы произвести на свет сына, которого ему так хочется иметь.

Чтобы как-то отвлечься от собственных печалей, Мара спросила:

— А как насчет тебя, Люджан? Ведь и ты, наверно, готовишься проститься с этой жизнью не без сожалений?

С грубоватой нежностью он погладил ее пальцами по плечу:

— Я жалею об одном.

Повернув голову, Мара увидела, что он уставился взглядом на пол, словно изучая вытканные на подушках узоры. Она не стала добиваться более откровенного ответа, но он, помолчав, объяснил:

— Госпожа, жизнь иногда в забавном свете показывает нам наши собственные глупости. Я пользовался благосклонностью многих женщин, но ни разу не испытал желания жениться и удовольствоваться одной… — Люджан смотрел прямо перед собой, смущенный тем, что высказывает вслух столь потаенные мысли. Однако его речь звучала все менее скованно: сознание, что на рассвете придет конец и жизни, и мечтам, странным образом освобождало от привычной скрытности. Близость встречи с Туракаму подарила обоим великое утешение — возможность быть искренними. — И всегда я говорил себе, что причина, которая толкает меня от одной женщины к другой, — это восхищение, которое внушаешь мне ты. — Тут в его глазах засветилось подлинное обожание. — Госпожа, в тебе есть многое, что может привлечь мужчину, но твоя стойкость… по сравнению с тобой любая другая женщина кажется… если не хуже, то, во всяком случае, мельче. — Скупым жестом он выказал досаду оттого, что не в силах подобрать достаточно верные слова. — Госпожа, во время нашего путешествия в Турил я, по-моему, узнал слишком много о себе самом, чтобы надеяться на спокойствие духа.

Мара подняла брови:

— Люджан, ты всегда был образцовым воином. Не зря же Кейок преодолел свое недоверие к серым воинам и всем другим предпочел именно тебя, когда нужно было кем-то заменить его на посту военачальника. По-моему, ты сумел занять в его сердце такое место, которое раньше занимал Папевайо.

— Да, с Кейоком мы поладили. — Люджан улыбнулся, но его губы тут же затвердели. — Но за мной есть еще один должок. Все-таки я не был вполне честен перед самим собой и обязан это признать теперь, когда наступает пора расплаты. И в нынешнюю ночь я сожалею, что не нашел женщины, с которой мог бы разделить свое сердце и дом.

Мара взглянула на склоненную голову военачальника. Понимая, что Люджан хотел бы облегчить бремя, лежащее на душе, она очень мягко спросила:

— А что же в действительности помешало тебе обзавестись семьей и растить детей?