— Откуда вы знаете? — удивился Дончиков.

— На то мы и сыщики, — многозначительно ответил Латынис. — Как вы думаете, откуда у Елизаветы Николаевны доллары?

— Зачем спрашивать, вы ведь лучше меня знаете, — ухмыльнулся Дончиков и добавил: — К ней стекалась валюта чуть ли не от всех южноморских девочек, а вы её почему-то не трогаете.

— Не трогали, так будет точнее, — заметил Ян Арнольдович.

Когда покончили с долларами, Латынис показал на зубные коронки с бриллиантами:

— Тоже бес попутал, когда вы покупали их у Сторожук?

Дончиков не стал юлить и признался, что действительно девятнадцатого октября к нему приходила Сторожук, у которой он снял протезы с бриллиантами.

— Сколько вы заплатили за них? — спросил майор.

— Пятьдесят тысяч.

«Теперь Оресте не отвертеться», — с удовлетворением подумал Латынис и задал очередной вопрос:

— Откуда вы знаете Сторожук?

— Я видел её всего один раз, — ответил дантист и, уловив во взгляде Латыниса недоверие, поспешно добавил: — Честное слово! Её привёл наш общий знакомый.

— Кто именно?

— Эрнст Бухарцев.

«Бывший шофёр Скворцова-Шанявского! Это уже интересно!» — отметил про себя Латынис, а вслух спросил:

— У кого вы приобрели вот эту диадему?

— Не помню, — пробормотал Дончиков.

— Между прочим, эту диадему носила когда-то императрица Анна Иоанновна. В школе небось про такую императрицу учили? — Майор повертел в руках украшение. — Музейная штука.

— А Эрнст сказал… — машинально вылетело у зубного врача, но он тут же замолчал.

— Значит, Бухарцев?

Дончиков обречённо закивал головой.

— А ещё он продал вам кольцо с таким же изумрудом, — сказал по наитию Ян Арнольдович.

— И кольцо, — словно эхо, повторил дантист.

— Его вы перепродали Блинцову, так?

— Уверяю вас, с Блинцова я не взял даже лишней копейки! — поспешно сказал Дончиков. — За сколько купил, за столько и продал. Я вообще не хотел расставаться с перстнем, но уж очень просил Валентин Эдуардович, буквально умолял. Сказал, что шеф приезжает, надо сделать необычный подарок для его пассии.

— Шеф — это заместитель министра Варламов?

— Фамилию Блинцов не называл.

— Что вы ещё приобрели у Бухарцева? — спросил Латынис.

Дончиков отложил в сторонку несколько колец, кулон на золотой цепочке, бусы из бирюзы и золотой браслет с рубинами.

— Откуда это все у Бухарцева, вы поинтересовались?

— А как же, — обиженно произнёс дантист. — Вдруг ворованное?

— Ну и что он вам сказал?

— Нашёл.

— Нашёл? — усмехнулся майор.

— Так ведь Бухарцев кладоискатель! Потомственный! Его отец был рудознатцем, все своё умение передал сыну.

Было видно, что Дончиков искренне верит в это.

На вопрос, как он познакомился с Бухарцевым, дантист ответил, что Эрнст пришёл к нему запломбировать зуб. Разговорились. Бухарцев предложил Дончикову золотое кольцо. Потом ещё. И пошло. Что же касается Скворцова-Шанявского, о таком зубной врач слышал впервые. Как и о других участниках трагедии в устье Чернушки.

Наконец допрос был окончен, протокол подписан.

— Вам придётся поехать со мной, — сказал Латынис.

У Дончикова на лбу выступил пот.

— Я… Я арестован? — спросил он заикаясь.

— Пока задержаны. А дальше будут решать следователь и прокурор.

Они спустились вниз, где их уже поджидала милицейская машина. Поехали в горуправление внутренних дел.

Ян Арнольдович позвонил Чикурову в Москву, Вербикову в Средневолжск и помчался в аэропорт. На самолёт он едва успел.

А на следующий день, в Симферополе, Латынис начал с поисков Сапожниковых. В их доме жили люди, которые и слыхом не слыхивали о таких. Оперуполномоченный обошёл и объехал с десяток адресов, прежде чем встретился с некоей Ксенией Федоровной Ичаджик. Это была пожилая женщина лет шестидесяти. Когда майор завёл разговор о семье портного, жившего на улице её детства, Ксения Федоровна всплеснула руками:

— Григорий Соломонович? Дядя Гриша? Бог ты мой, конечно, помню! И жену его Зинаиду, и детей их, пацанов-двойняшек.

Говорят, к старости у человека все отчётливее становятся воспоминания детства. И действительно, Ичаджик рассказывала о тех далёких временах с такими подробностями, словно это было вчера.

— Дядя Гриша был такой добрый, такой добрый, просто не передать словами! А меня особенно жалел. Видимо, потому, что я осталась без отца и матери, растила меня тётя. Однажды она попросила дядю Гришу перешить её пальто на меня. Ну а он уж постарался. Два дня не отходил от машинки. Надел на меня обнову и говорит: носи, кицеле, на здоровье! Кицеле, по их, по-еврейски, котёночек. Вечером к нам его жена заглянула, не помню уж зачем, и тётя расплатилась за шитьё. А на следующий день дядя Гриша примчался к нам и давай стыдить мою тётю. Неужели, говорит, у меня повернётся рука взять деньги с сироты! Вернул все до копейки и ещё за жену извинился: мол, Зинаида не сообразила, за что дали. Хотя, скажу я вам, она наверняка поняла, что к чему.

Затем Ксения Федоровна почему-то перескочила на то, как Сапожниковы играли свадьбу.

— Помните, что было на невесте? — спросил Ян Арнольдович, снова поражаясь, какие мельчайшие детали сохранились в её памяти.

— А как же! — не без гордости ответила пожилая женщина. — Белое платье до пола, все в кружевах, туфли-лодочки на высоких каблуках и фата.

— Украшения какие-нибудь на ней были?

— Были, были, — закивала Ксения Федоровна. — Правда, я тогда не понимала в них толк, девчонка ведь. Но тётя моя удивлялась: откуда у Зинаиды такие драгоценности? За одно только кольцо можно было купить корову!

«Какой там корову, — усмехнулся про себя майор. — Стадо!»

— У тёти Зины был целый гарнитур. Помимо кольца серёжки и в волосах чтд-то наподобие маленькой короны.

«Да, скорее всего, это „Кларисса“, — подумал Ян Арнольдович и поинтересовался, как складывалась дальше жизнь Сапожниковых.

— Ох, даже вспоминать страшно! — скорбно покачала головой Ксения Федоровна. — Им бы жить да жить, но судьба распорядилась иначе.

— Так что случилось? — мягко настаивал майор.

— Война, что же ещё? Знаете, как она пришла к нам в Симферополь? Спали мы себе мирно ночью, и вдруг как бабахнет! А это, оказывается, на соседней улице дом снарядом разметало. Ещё вчера в газете писали, что немцам не видать Крыма, как своих ушей. И нате вам! Утром они уже были в городе. Многие даже эвакуироваться не успели. А прошло этак с месяц, немцы стали евреев увозить. Целыми семьями. Подъезжала машина, из неё выскакивали фрицы с автоматами и полицаи. Живо, говорят, собирайтесь, из вещей берите самое ценное. Люди, естественно, спрашивали, куда и зачем? Немцы объясняют: повезём сначала на сборный пункт до Карсу-базара, а оттуда — в Бессарабию. Ну, поначалу и верили. А потом, когда одна из машин вернулась слишком уж быстро, да ещё увидели в ней детские игрушки, люди заволновались, началась паника. Тогда немцы запихивали в машины уже силком. Дошло и до Сапожниковых. Приехали за дядей Гришей, но тётя Зина тоже быстренько собралась и детей за ручки повела. Полицай толкует ей: ты, мол, русская, оставайся с пацанами дома, мы забираем только евреев. А тётя Зина говорит: Григорий — мой муж, стало быть, я с ним. Так по своей воле и уехала с дядей Гришей. Вскоре мы узнали, что всех расстреливали на феодосийском шоссе, километрах в десяти от города. Убитых сбрасывали в огромный ров, который против немецких танков сами же симферопольцы и вырыли. А вражеские танки ворвались в город с другой стороны.