даже посреди жаркого лета. Эйла, одетая лишь в свою летнюю шкуру, поежилась. «Если бы я сообразила прихватить с собой палатку и меховую шкуру… Хотя нет, Уинни надо вернуться к жеребенку и покормить его».

Эйла поднялась на ноги. Уинни перестала щипать сочную травку, вскинула голову и затрусила к ней, вспугнув по дороге пару куропаток. Действуя чисто инстинктивно, Эйла вытащила из-за пояса пращу и подобрала с земли несколько камней. Птицы едва успели взмыть в воздух, как одна из них тут же рухнула вниз, а следом за ней и вторая. Эйла подобрала куропаток и принялась искать в траве гнезда, но вдруг остановилась.

«Зачем мне яйца? Неужели я стану угощать Джондалара любимым блюдом Креба? Я вообще не обязана готовить ему еду, и уж тем более ту, которую так любил Креб». Но, заметив гнездо – небольшую выемку в твердой земле и лежащие в нем семь яиц, – она пожала плечами и осторожно собрала их.

Она положила яйца рядом с куропатками на берегу реки, а затем нарвала длинных стеблей тростника. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы соорудить корзинку, – она понадобится лишь для того, чтобы донести яйца до пещеры, а потом ее можно будет выбросить. Взяв еще несколько стеблей, она связала вместе куропаток, заметив, что у тех уже начали отрастать на зиму густые перья.

Зима. Эйла поежилась. Ей не хотелось думать о темном, холодном времени года. Но зима, так или иначе, постоянно присутствовала в ее мыслях. И лето – единственное время, когда можно подготовиться к зиме.

Джондалар скоро покинет ее! Она нисколько в этом не сомневалась. Как глупо было надеяться на то, что он захочет остаться в долине. С какой стати ему жить здесь? Разве она сама не отправилась бы к своим сородичам, если бы они у нее были? «После его ухода мне станет еще тяжелей, чем прежде… и даже если бы он не посмотрел на меня с таким отвращением, мне все равно пришлось бы нелегко».

– И зачем он только сюда явился?

Эйла вздрогнула, услышав собственный голос. У нее не было привычки разговаривать вслух с самой собой. «Но я научилась разговаривать. Джондалар помог мне хоть в этом. И теперь, если мне повстречаются люди, я смогу поговорить с ними. И я знаю, что они живут в краях, расположенных на западе. Иза не ошиблась, на свете много людей, много Других».

Она перекинула связанных за ноги куропаток через спину Уинни и поставила перед собой корзинку с яйцами. «Я родилась на свет среди Других… Иза сказала, что мне нужно найти себе пару. Я думала, мой тотем прислал ко мне Джондалара, но разве мужчина, предназначенный мне духами, стал бы смотреть на меня с таким презрением?»

– И как он только посмел так взглянуть на меня? – вскричала Эйла, содрогаясь от рыданий. – О Пещерный Лев, я больше не хочу жить в одиночестве!

Эйла сгорбилась, продолжая плакать. Она даже не пыталась управлять Уинни, но лошадка хорошо знала дорогу. Через некоторое время Эйла выпрямилась. «Никто не заставляет меня жить здесь. Мне давно уже следовало отправиться дальше. Теперь я могу разговаривать…»

– И я сумею объяснить Другим, что Уинни не из тех лошадей, на которых охотятся, – снова заговорила она вслух. – Я хорошенько подготовлюсь и следующей весной покину эти места.

Эйла поняла, что больше не станет тянуть с этим.

«Джондалар не сможет уйти прямо сейчас. У него нет ни одежды, ни оружия. Может быть, Пещерный Лев послал мне в его лице наставника. Я должна научиться всему, чему только можно, пока он здесь. Я буду следить за его действиями и задавать вопросы, как бы он ко мне ни относился. Бруд ненавидел меня, но я провела много лет среди людей клана. Ничего со мной не случится, хоть Джондалар… хоть он… и ненавидит меня». Она зажмурилась, чтобы унять слезы.

Эйла прикоснулась рукой к амулету, вспомнив о том, что давным-давно Креб сказал ей: «Если ты почувствуешь, что какой-то предмет является символом, посланным тебе твоим тотемом, возьми его с собой и положи в мешочек. И тогда удача улыбнется тебе». И Эйла всегда поступала именно так. «Пещерный Лев, я столько времени провела в одиночестве. Пожалуйста, пошли мне удачу».

Когда Эйла добралась до реки, солнце уже скрылось за краем скалистой стены. Она понимала, что скоро станет совсем темно. Заслышав стук копыт, Джондалар бегом спустился по тропинке. Мчавшаяся галопом Уинни, обогнув выступ, чуть не налетела на Джондалара. Лошадь испугалась и шарахнулась в сторону, едва не сбросив Эйлу на землю. Джондалар выбросил вперед руку, чтобы поддержать Эйлу, но, едва прикоснувшись, тут же отдернул ее, уверенный, что это рассердит женщину.

«Он меня ненавидит, – подумала Эйла. – Ему противно притрагиваться ко мне!» Она с трудом справилась с подступившими к горлу рыданиями и погнала Уинни вперед. Лошадка проскакала по каменистому берегу и поднялась по тропке. У входа в пещеру Эйла спешилась и бросилась внутрь, жалея о том, что ей больше некуда деться. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться. Поставив корзинку с яйцами у очага, она собрала в охапку меховые шкуры и понесла их в ту часть пещеры, где хранились припасы. Оказавшись позади решетки, предназначенной для сушки плодов и трав, она бросила шкуры на землю посреди корзин, циновок и мисок, а затем улеглась на них, накрывшись с головой.

Спустя мгновение она услышала, как цокают копытами Уинни и жеребенок. До нее донесся шум шагов мужчины, и она затряслась всем телом, пытаясь удержаться от рыданий. Хорошо бы он куда-нибудь ушел и дал ей выплакаться.

Она не услышала, как он подошел к ней, ступая босыми ногами по земляному полу, но догадалась, что он уже рядом, и постаралась унять бившую ее дрожь.

– Эйла? – проговорил Джондалар.

Она не откликнулась.

– Эйла, я принес тебе чая.

Она застыла, стараясь не шевелиться.

– Эйла, ты зря перенесла сюда шкуры. Ты можешь ночевать на своем месте, а я устроюсь по другую сторону от очага.

«Он меня ненавидит! Ему невыносимо находиться рядом со мной, – подумала Эйла и чуть было не всхлипнула. – Уж лучше бы он ушел отсюда, просто взял бы и исчез».

– Я знаю, этим ничего не исправишь, но я не могу молчать. Мне очень жаль, Эйла. Не могу выразить, как мне стыдно. Ты можешь не отвечать мне, но я должен поговорить с тобой. Ты всегда была честна со мной, и теперь я просто обязан отплатить тебе тем же. Я думал об этом все время, пока тебя