Борн понимал, что Хан принял мудрое решение. Если представить их взаимоотношения в качестве живого организма, то можно было сказать, что активное кровотечение прекратилось, но раны все еще болят. И для них обоих было очевидно, что появление Хана в повседневной жизни профессора Джорджтаунского университета Дэвида Уэбба было невозможным. Хан принадлежал к совершенно другому миру.

— Может быть, не сейчас. А может быть — никогда. Но что бы ты ни чувствовал в этот миг по отношению ко мне, я хочу, чтобы ты знал одну очень важную вещь: у тебя есть брат и сестра. Они младше тебя, но обязаны знать о том, что у них есть старший брат, на которого они могут положиться. Надеюсь, если когда-нибудь настанет такое время, ты сможешь о них позаботиться.

Мужчины вышли в коридор, и Борну подумалось, что между этим моментом и следующим, когда они окажутся вместе, пролягут долгие годы. Но — не вечность. И он обязан сказать об этом своему сыну.

Борн шагнул вперед, обнял Хана, и некоторое время они стояли неподвижно. Борн слышал шипение газа в огромном духовом шкафу — пламя продолжало пожирать чудовищное порождение человеческого разума, направленное на уничтожение миллионов.

Сделав над собой огромное усилие, Борн отпустил Хана и, встретившись с ним глазами, вдруг вспомнил его таким, каким он был в Пномпене, — маленьким мальчиком со скуластым и улыбчивым азиатским лицом, который прячется от слепящего солнца под тенью раскидистых пальмовых ветвей. А на них обоих с улыбкой смотрит Дао.

— А я — Джейсон Борн, — сказал он, — и ты не должен об этом забывать.

Когда президент Соединенных Штатов Америки собственноручно распахнул двойные ореховые двери в свой кабинет, располагающийся в западном крыле Белого дома, Директору показалось, что с седьмого круга ада он вознесся прямиком в рай.

Он еще не оправился от болезни, но, когда в его кабинете зазвонил телефон, заставил себя подняться с кресла и взять трубку, а потом принял душ, побрился и надел парадный костюм. Этот звонок не стал для него неожиданностью, поскольку незадолго до этого он направил президенту совершенно секретный доклад, в котором излагались все факты, собранные Мартином Линдросом и детективом Гаррисом. После этого, по-прежнему сидя в своем любимом кресле все в той же пижаме и халате, он стал ждать звонка, прислушиваясь к тягостной тишине, царящей в доме, словно надеясь услышать призрак голоса своей жены.

Теперь, когда президент церемонно пригласил его в по-королевски роскошный кабинет, выдержанный в сине-золотых тонах, собственный дом показался Директору еще более пустынным и безжизненным. В нем была вся его жизнь — жизнь, которую он кропотливо строил в течение десятилетий преданной службы и выживания в джунглях интриг. Он умел играть в эти игры, знал их правила и мог бы дать фору многим обитателям политического Олимпа, решившим перейти ему дорогу.

— Я рад вас видеть, — сказал президент с широкой улыбкой. — А то мы с вами что-то давно не встречались.

— Спасибо, сэр, я тоже об этом думал, — ответил Директор.

— Садитесь, — предложил президент, сделав жест в сторону кожаного кресла с высокой спинкой. На нем был безукоризненно сшитый темно-синий костюм, белоснежная рубашка и красный галстук в синюю крапинку. Щеки его слегка раскраснелись, как будто он только что вернулся с ветра. — Хотите кофе?

— Спасибо, не откажусь, сэр.

В этот момент, словно их последние реплики были услышаны кем-то невидимым, в кабинет вошел один из президентских помощников с серебряным подносом, на котором стояли красиво расписанный кофейник и тонкие фарфоровые чашки на блюдцах. Директор с удовольствием отметил, что чашек было всего две.

— Помощник по национальной безопасности скоро придет, — сообщил президент, садясь напротив Директора. Теперь тот увидел, что причиной покрасневших щек президента была не погода и не физические упражнения, а с трудом сдерживаемая злость. — Но сначала я хотел бы лично поблагодарить вас за отличную работу на протяжении последних дней.

Помощник поставил на стол кофейник, чашки и вышел, бесшумно закрыв за собой тяжелую дверь.

— Мне даже страшно подумать о том, какими катастрофическими последствиями могли обернуться для всего цивилизованного мира все эти события, если бы не ваш человек по имени Борн.

— Благодарю вас, сэр. Мы никогда до конца не верили в то, что это он убил Алекса Конклина и доктора Панова, — соврал Директор с фальшивой искренностью, — однако в нашем распоряжении оказались некоторые доказательства — сфабрикованные, как потом выяснилось, — и мы были вынуждены действовать.

— Разумеется, я понимаю. — Президент бросил в свою чашку два кусочка сахара и задумчиво помешал в ней ложечкой. — Все хорошо, что хорошо кончается, хотя в нашем мире, вопреки утверждению Шекспира, любое действие имеет свои последствия. — Он сделал глоток кофе и продолжал: — Однако, несмотря на кровавую баню, которая случилась в Рейкьявике, саммит, как вам, должно быть, известно, прошел в соответствии с первоначальным планом и оказался для нас чрезвычайно успешным. Неудавшееся покушение террористов на участников саммита на самом деле заставило нас сплотиться. Все главы государств и даже, слава богу, Александр Евтушенко ясно увидели, что ожидает мир, если мы, проявив политическую близорукость, не отбросим наши разногласия и не начнем работать сообща. Мы подписали и заверили печатями совместную программу, в рамках которой будет вестись глобальная война против международного терроризма. Госсекретарь уже выехал на Ближний Восток, чтобы начать новый раунд переговоров. Наши политические оппоненты посрамлены.

«А тебе обеспечено переизбрание на второй срок, — подумал Директор, — не говоря уж о том, что твое президентство назовут самым выдающимся».

Зазвонил внутренний телефон, и президент, извинившись, встал с кресла и подошел к столу. Сняв трубку, он поднял взгляд на Директора и проговорил:

— Я позволил изолировать себя от человека, который умеет предпринимать адекватные меры в критических ситуациях и всегда может дать полезный совет. Будьте уверены, больше я этого не допущу. — Президент явно не ждал ответа, поскольку уже в следующее мгновение он рявкнул в трубку: — Пусть войдет!

Директор был так сильно взволнован, что ему пришлось совершить над собой усилие, чтобы собраться. Он окинул взглядом просторную комнату с высоким потолком, кремовыми стенами, роскошным синим ковром и удобной мебелью. Над двумя шкафами из вишневого дерева висели выполненные маслом портреты нескольких президентов-республиканцев, в углу стоял флаг США. Сквозь легкую дымку за окном виднелась лужайка с низко скошенной травой, над которой широко раскинулись ветки цветущих вишен. Легкий весенний ветер срывал с них лепестки, устилая лужайку бледно-розовым ковром.

Распахнулась дверь, и в кабинет вошла Роберта Алонсо-Ортис.

Директор с удовольствием отметил, что президент остался возле письменного стола. Он стоял неподвижно, буравя своего помощника по национальной безопасности злым взглядом, и даже не предложил ей сесть. Алонсо-Ортис была одета в строгий черный костюм, блузку стального цвета и практичные туфли на низком каблуке. Она нарядилась словно на похороны, и Директор злорадно подумал, что одежда выбрана в точном соответствии с обстоятельствами.