Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока императрица Елена готовилась покинуть Макор, ребе Ашер, оставив крупорушку, вытер руки и с сочувствием посмотрел на огромного смуглого мужчину с нависшими бровями и тяжелыми сутулыми плечами, который пришел посоветоваться с ним по очень непростому вопросу. Сначала маленького ребе раздосадовала эта помеха, оторвавшая от работы, но он отбросил эти сожаления и сказал:
– Нам лучше поговорить у меня дома, Иоханан.
Он провел его к скромному домику, где шумно играли младшие девочки. С появлением отца они разбежались, оставив в его распоряжении маленькую комнату с пергаментными свитками, скрученными на древний манер; тут же были и стопки листов, разрезанные и сложенные в новом стиле. Выгнав из-под кровати петушка, он устроился за маленьким столиком, пока его гость, воинственно выдвинув квадратную челюсть, терпеливо ждал.
– Иоханан, – мягко сказал мельник, – первым делом мы должны выяснить, в чем тут Божья воля.
– Я хочу жениться, – пробормотал великан.
– Могу тебе ответить лишь то, что говорил на прошлой неделе. Тирза – замужняя женщина. И никто из мужчин не имеет права просить ее выйти за него замуж, пока у нас нет доказательств… доказательств.
– Три года назад, – проворчал могучий каменотес, – ее муж ушел с греками. Он мертв. Какие еще доказательства тебе нужны?
Словно понимая символическое значение этого действия, маленький ребе извлек руки из-под бороды и возложил их на свиток законов.
– В тех случаях, когда мы не можем ни доказать, ни опровергнуть смерть мужа, женщина может объявить себя вдовой лишь через пятнадцать лет.
– Он постоянно бил ее. И неужели она должна из-за него ждать пятнадцать лет…
– Пока они не пройдут, Тирза будет оставаться замужней женщиной. Закон гласит…
– Закон! Закон! Женщине, которая не сделала ничего плохого, ждать пятнадцать лет?
– Если она не совершила никаких прегрешений. По если она живет в грехе… вне закона…
– Нас это не волнует! – рявкнул мужчина и, встав, навис над маленьким ребе. – Я сегодня же беру Тирзу в жены…
– Сядь, Иоханан. – Не притронувшись к каменотесу, ребе Ашер заставил его опуститься на стул и тихо сказал: – Вспомни Аннаниела и Лею. Он ушел в море, и судно пошло ко дну. Шесть свидетелей заверили, что он должен был утонуть. Так что, невзирая на мое мнение, Лея получила разрешение снова выйти замуж, а через пять лет Аннаниел вернулся. Он продолжал оставаться ее мужем, и, поскольку мы нарушили Божий закон, разрушились две семьи. – Маленький мудрец снова запустил руки в бороду, понизил голос и зловеще добавил: – А чудные дети Леи были объявлены бастардами. Незаконнорожденными. Ты знаешь, что это значит.
В комнатке воцарилось молчание. Упрямый каменотес смотрел на человека, который вовлек Бога в эту дискуссию, и ребе Ашер, думая, что убедил гостя, решил утешить его:
– Бог думает не о себе, Иоханан. Он запрещает тебе быть с Тирзой, но Его соизволением в Макоре живет много прекрасных еврейских женщин, которые были бы только счастливы выйти замуж за такого мужчину, как ты. Шошана, Ребекка…
– Нет! – взмолился измученный гигант.
– С любой из них ты можешь создать достойную семью…
– Нет! – повторил Иоханан, решительно вставая со стула. – Сегодня я женюсь на Тирзе.
И прежде, чем маленький ребе продолжил излагать свои доводы, каменотес оставил дом, где живет закон, выскочил на городской простор и побежал по улицам, пока не добрался до дома, где жила одинокая женщина Тирза. Он подкинул ее в воздух и закричал:
– Мы женимся! – Стоя в дверях дома, Иоханан обратился к улице: – Трое мужчин Израиля, придите и слушайте меня! – И когда собралась толпа, он поднял над головой золотое кольцо, купленное у греческого купца, и гордо объявил: – Да будет всем известно – по закону Моисея и Израиля этим кольцом вдова Тирза посвящается мне в жены.
Так они стали мужем и женой; но ребе Ашер Мельник, стоя с края толпы, знал, что они не женаты.
Когда после этой неожиданной уличной свадьбы ребе вернулся домой, он был полон скорби, вызванной упрямством могучего каменотеса. Он уже собрался войти в свой кабинет, как его охватило непонятное желание оставить страсти этого города и окунуться в тишину и спокойствие природы. В растерянности и раздумьях он спустился по пологому склону холма к Дамасской дороге, что тянулась мимо Макора. Когда он вышел к ней, по дороге двигался величественный кортеж императрицы Елены, матери императора. Она направлялась в Птолемаиду, и маленький скромный еврей стоял на обочине, пропуская мимо себя лошадей, мулов, паланкины, священников и солдат – все они двигались на запад в морской порт, где в ожидании стоял их корабль. Когда процессия прошла, ребе Ашер направился было домой – полный восхищения от зрелища этого шествия, он забыл свое намерение прогуляться среди деревьев, – но, едва сделав несколько шагов, он спохватился, словно его кто-то схватил за плечо, и продолжил прогулку.
Оставив за спиной обветшавший город, он пошел бродить меж узловатых оливковых деревьев; его внимание привлекло одно столь древнее, что вся сердцевина его сгнила, осталась лишь пустая кора со сквозными дырками. Но эти, едва живые куски древесины каким-то образом сохранили связь с корнями, и старое дерево продолжало выбрасывать ветви, которые приносили хорошие плоды. И пока он рассматривал этого патриарха, Ашеру в голову пришла мысль, что тот олицетворяет еврейский народ: большая часть его древней общины обветшала изнутри, но части ее все еще хранят живую связь с корнями, с Богом, и вот через эти корни закона евреи могут понять волю Бога, следование которой приносит хорошие плоды. Он был расстроен, что каменщик решил пренебречь этим законом и не сомневался, что должно случиться какое-то несчастье.
От этих размышлений его отвлекло зрелище яркого пчелоеда, порхавшего меж ветками оливы, а в проемах кроны серовато-зеленых листьев он видел аиста, который лениво покачивался в восходящих потоках воздуха – они как бы возносили его в самую глубь небес для разговора с Богом. Ребе стоял, размышляя над тайнами мироздания, и вдруг услышал какой-то звук у себя под ногами. Опустив глаза, он увидел удода, который носился в поисках червей. Ребе стал свидетелем, как старательный землекоп наткнулся на колонию муравьев. Нагнувшись, чтобы присмотреться к этим крохотным созданиям, мельник сказал про себя: «Что бы человек ни видел перед собой, парящего аиста или крохотного муравья, во всем присутствует Бор›. И встал на колени рядом с оливковым прессом – пока пустым, потому что оливки еще не созрели, – на него нахлынуло чувство такой близости к Богу, что перед ним поплыли образы: он увидел, как над поляной, отведенной под пресс, в воздухе плывет свиток Торы, а вокруг него – золотая изгородь, блестящая на солнце, которая тоже висит в воздухе; по другую ее сторону толпились тысячи евреев, молодых и старых, мужчин и женщин, которые протягивали руки, чтобы дотянуться до Торы или, может быть, причинить ей вред, но пылающая жаром изгородь не давала им это сделать. Пока он смотрел, какая-то женщина, которая могла быть лишь императрицей Еленой Константинопольской – ее он и видел несколько минут назад, – встав на колени, мановением руки возвела из земли новую церковь, а от головы ее шло сияние, заливавшее сад; исчезла и она, и ее церковь, но Тора под защитой своей золотой изгороди осталась. В слепящем свете эти два предмета, явившиеся как во сне, висели в воздухе, чтобы запечатлеться в памяти Ашера ха-Гарци; затем Тора медленно растворилась, и он остался один.