В первые дни после вероломного «нападения» моя семья и я обладали нулевыми знаниями в американском уголовном праве и практике. В силу этого наивный злоумышленник и его близкие в Нью-Йорке почему-то были уверены, что в пятнадцать тысяч входит «все».

Через несколько дней, получив жирненький пакетик с гонораром, адвокатская фирма выставила счет на будущее. По 250 тысяч на «рыло», т. е. на подельницу и на меня! Итого полмиллиона, и ни копейкой меньше. Не нравится – не кушай.

По закону каждый обвиняемый обязан иметь своего собственного стряпчего. Официально это называлось соблюдением индивидуальных интересов подзащитного. На деле «забота» об обвиняемом работала на прокуроров.

«Адвокаты государства» делали все возможное, чтобы разбить противника по частям и в духе американских ценностей – натравить соучастников друг на друга. Братьев на сестер, мужа на жену, друзей на подруг. Надо заметить, что особого труда им это не составляло, «гражданскую позицию» ренегата-стукача-доброжелателя американцы впитали с младых ногтей. Поэтому большинство стряпчих на первой же встрече с подзащитным ставили вопрос ребром: «кого будем сдавать?» И вместе с обвинителями пугали клиентов драконовскими сроками. То есть дудели в одну дуду. За очень небольшим исключением… Сообщающиеся сосуды американской юриспруденции.

…За годы «майн кампфа» мы с Викой благополучно сменили каждый по несколько защитников. Самым мудрым оказался подельник № 3, бывший друг семьи, ставший потом «свидетелем со стороны государства».

Пальчиков взял бесплатного государственного адвоката, «public defender»[552]. В результате взаимной мойки государственных рук Сережа дал показания против меня, сократил свой срок и со спокойной душой укатил в Россию.

Самое удивительное, что не редко, и частные адвокаты, нанятые за великие тыщи, вели себя в точности так же. Вступали в сепаратные сделки и закулисные переговоры с прокурорами. Во имя «договора о признании вины».

Подписано – и с плеч долой! Следующий!

Каждый раз, увольняя со скандалом очередного стряпчего в костюме от Armani, и Вика, и я надеялись, что новый защитник на этот раз нас не обманет и выполнит первоначальные обещания. Однако после получения гонорара (оплата вперед) планируемый блицкриг превращался в затяжную позиционную войну. С элементами правового абсурда и постоянным адвокатским вымогательством. В данном конкретном случае (уголовном деле № CR-02-638-01) больше всего повезло первым лоерам. Потеря правовой девственности стоила нам десятки тысяч долларов. Нас изнасиловали в неуютных стенах окружной тюрьмы графства Эссекс, куда «сердечные» защитники, увидев меня в новостях, повалили толпой, несмотря на ее отдаленность от обычных торговых путей… Хотели, чтобы их наняли.

В незабываемую тюрьму «номер один» – центр предварительного заключения в нью-джерсийском Патерсоне нас доставили только под вечер первого злосчастного дня, через несколько часов после судебного слушания у старенького судьи Фрилэнда. Процедура возмездия свершилась молниеносно. Полупустой судебный зал, темно-коричневые дубовые панели, неяркий свет из сталинских «державных» люстр. На сцене – длинный полированный судейский стол (как в президиумах солидных съездов), а по бокам – два поменьше – для секретаря и стенографистки. Посередине зала заседания блестел паркетный пятачок для выступлений участников процесса. Сбоку, вдоль стены, находилась комфортабельная ложа присяжных. Двенадцать кожаных кресел на тот момент пустовали. Напротив нее, вдоль противоположной стены, сидели мы, обвиняемые. Причем достаточно цивильно, за одним столом с адвокатами и без каких-либо клеток. Решетки ожидали нас внизу, в тайных подземных катакомбах со спертым воздухом и всеми возможными несвободами.

Четвертая сторона квадрата, прямо напротив судейского президиума состояла из прокурорско-государственного стола. Такого же длинного, как и у Вершителя Судеб. За ним, по обе стороны прохода, начинался мрачный партер – деревянные скамейки для зрителей. Все на редкость солидно и торжественно.

При появлении дедушки-судьи, одетого в киношную черную мантию, все поднялись. При этом три тополя на Плющихе невольно потрясли цепями и наручниками.

Как и положено, первой выступила прокурорша, смачно обвинив нас во всех смертных грехах. Особенно досталось мне, Идолищу Поганому, заточившему в гадскую кабалу воронежских красных девиц. Ей поддакивала и травила страшилку блондинка «с яйцами» – мужеподобная фэбээровка Дэбра Ватс.

Как только я увидел благожелательное покачивание судейской головы-метронома в такт нелепым обвинительным тирадам, мне стало страшно. По-настоящему. Иллюзии развеялись окончательно. Китайский болванчик посылал нам совершенно четкий мессидж – «на нары, бля, на нары, бля, на нары…»

Легкое тявканье щенка-адвоката («мои подзащитные не убегут: у них забрали все документы, у них здесь дочка, у них здесь собственность) не шло ни в какое сравнение с хриплым лаем правоохранительных овчарок («коварные и жестокие преступники, связаны с русской мафией, скроются в России»). Не удивительно, что в освобождении под подписку о невыезде нам отказали.

Судейское решение благочестивого законника было окончательным и бесповоротным. Тюрьма на время следствия или домашний арест с освобождением под залог в один миллион долларов США. Для нас с Викой.

Пальчикову, как иностранному гражданину, «передышка» перед смертью не грозила.

Теперь я знал, что хотя бы ради этой поблажки мне стоило получить американское гражданство. Не говоря уже о невозможности депортации на родину после отбытия срока. Синекожая паспортина хлеба не просила…

Поскольку ридикюль с требуемым мульоном я забыл дома, новоявленным уголовникам не оставалось ничего другого, как остаться на ночлег в Нью-Джерси. Закованных в наручники и кандалы, нас вывели из зала через потайную дверку и через черный ход спустили вниз. В судебную КПЗ, набитую под завязку чернокожей преступной шушерой.

Оказавшись в страшном «обезьяннике», я отчаянно попытался привести в порядок убегавшие мысли. К тому же мне надо было вступить в контакт с сидевшей в соседней дамской клетке бывшей супружницей. Дабы скоординировать действия и выработать стратегию.

Хотя Вика сидела в загончике через стену, нормально поговорить у нас не получилось. Общению мешали звериные рыки соседей по камерам. У меня сложилось впечатление, что сидевшим рядом с нами американским хулиганам и хулиганкам кто-то вколол тройную дозу какого-то возбудителя. Нажравшись шпанских мух, бандерлоги во всю заигрывали с бандерлогшами. Причем – активно и очень вульгарно. Задавали скабрезные вопросы: «А что ты любишь делать во время секса?» Или приказывали: «Потряси сиськами». Или пытались выманить врачебную тайну: «А у тебя большой член?»

«В хорошей компании сидим», – жалобно подумали мы с Петром Ивановичем.

Повышенная сексуальность и бесстыдная половая распущенность объяснялись достаточно просто: двадцать сидельцев мужской КПЗ и примерно столько же из ее «женского отделения» были свезены в казематы суда из нескольких близлежащих тюрем. Навстречавшись вволюшку со своими обвинителями и судьями на верхних этажах федерального учреждения, преступный народ социализировался с представителями противоположного пола. В ожидании спецконвоя из маршальской службы. Через стенку, как соседи по клеткам в зоологическом саду. Пример абсолютного тюремного «безрыбья». По приезду к местам прописки, в родные окружные СИЗО Нью-Джерси, Нью-Йорка, Пенсильвании и Коннектикута, разбойники и разбойницы в первую очередь рассказывали соседям не про уголовные дела, а про ребят и девчат из подземного вивария.