На мгновение повисло молчание. Все присутствующие знали, что некоторые члены семейства Корнаро имели привычку наносить длительные визиты в Рим, и по крайней мере один из них — сын дожа Джорджо — накопил немалое состояние за последние два года на ввозе скота из Далмации. Друзья семьи были также полностью осведомлены, что дворец в Сан-Поло был полон предметами роскоши из Флоренции, импорт которых был запрещен. Сто лет назад такие вопиющие — хотя относительно незначительные — нарушения закона и клятвы дожа не стали бы терпеть, и резкая обличительная речь Реньеро Дзено, в том маловероятном случае, что в ней вообще возникла бы необходимость, была бы встречена молчаливыми кивками одобрения. Теперь же в зале стоял шум. Если определенные члены семейства Корнаро тайком набивали себе карман, это без сомнения было достойно порицания. Но было непростительно позволять, чтобы дожа Венеции оскорблял перед всем сенатом самодовольный педант, который всего три месяца назад отбывал вполне заслуженное изгнание. Двое capi, коллеги Дзено, призвали его сойти с трибуны, объявив сенату, что они полностью аннулировали его предупреждение. Но Дзено продолжал сражаться. На следующем заседании Большого совета он добился постановления, что двое других capi на самом деле действовали в противоречии с конституцией и поэтому были обязаны уплатить штраф в 2000 дукатов каждый. Этот шаг также был отменен Советом десяти, и только когда срок его полномочий истек и у него не стало возможности продолжать кампанию, Дзено отступился. Тем не менее он и позже продолжал громко высказываться против почти всех предложений, вносимых дожем и синьорией.

Около пяти часов вечера 30 декабря 1627 года на Реньеро Дзено у ворот Порта делла Карта напала шайка убийц в масках. Дзено был тяжело ранен, но сумел встать на ноги и поднять тревогу. Было воскресенье, Совета десяти не было во дворце; но членов совета поспешно вызвали из дома на чрезвычайное заседание, на котором были назначены трое специальных инквизиторов, чтобы расследовать это дело, и было объявлено вознаграждение в 10 000 дукатов за информацию, способствующую аресту предполагаемых убийц. Каждый, кто окажется виновным в их укрытии или в содействии их побегу, будет приговорен к смерти.

Однако население все еще было недовольно. Те, кто назначает себя обличителем богатых и могущественных, всегда популярны, и народ восхищался Реньеро Дзено. Люди не преминули заметить, что приказ о конфискации имущества Джорджо Корнаро не вступал в силу довольно долго, так что у его семьи было достаточно времени, чтобы скрыть большую часть его собственности; от их внимания также не укрылось, что некоторые другие члены этой семьи, которых подозревали в соучастии, даже не были допрошены, но все еще спокойно разгуливали по городу так же дерзко, как и раньше. В конце концов имелись свидетельства от недавно прибывших из Феррары, которые сообщили, что трое подозреваемых живут там вполне открыто и, по-видимому, с полным комфортом. Почему республика ничего не делает, чтобы отдать их в руки правосудия? Явно потому, что Совет десяти подкуплен и не желает — или боится — действовать против интересов дожа.

Тем временем Реньеро Дзено быстро восстанавливал силы, и в июле снова был избран одним из глав Совета десяти. Когда в первый день исполнения своих полномочий он прибыл в совет в сопровождении крепкого телохранителя, ему холодно сообщили, что этот последний ни в коем случае не может быть допущен в совет; Дзено также обнаружил, что были предприняты шаги, чтобы уменьшить его власть до минимума. Новый меморандум уведомил его, что, согласно недавним решениям Совета десяти, вопросы, которые уже полностью обсуждались ими, не могут быть подняты для пересмотра, а также не могут быть выдвинуты какие бы то ни было обвинения против лиц, занимающих государственные должности. В течение нескольких дней Дзено соблюдал спокойствие; затем, 23 июля, он предупредил, что на утреннем заседании Большого совета намеревается поднять вопрос о promissione дожа. Это предупреждение, как он подчеркнул, было сделано заблаговременно для того, чтобы дожа и его семью могли бы попросить не являться в зал в соответствии с законом. Но такая просьба не была выполнена; и в результате Реньеро Дзено вновь поднялся на трибуну в присутствии Джованни Корнаро и нескольких его родственников.

Дзено говорил, что выздоровел с божьей помощью исключительно для того, чтобы продолжить свою долгую борьбу против разложения государства. В прошлом месяце Совет десяти сделал все возможное, чтобы заставить его молчать, вопреки закону, который гарантирует любому гражданину свободу слова, в чем он видит благо республики. Теперь нарушен еще один закон — тот, что требует отсутствия всех членов семьи дожа во время обсуждения ее дел. На этом месте старый советник, Паоло Базадонна, прервал Дзено, обвинив в попытке свергнуть правительство, подтолкнуть собрание к необдуманным решениям и самому стать новым Цезарем. Напротив, парировал Дзено: Цезарь желал власти для себя, тогда как он, как верный сын Венеции, пытается убедить законные органы государства исполнять свои обязанности.

Прежде чем он смог продолжить, поднялся сам дож и произнес страстную речь в защиту своей невиновности. Он не сомневался, что эти обвинения — просто месть за нападки на Дзено, в которых он, дож, не участвовал. Ответственные были наказаны по заслугам; остальные члены его семьи невиновны. Он никогда не нарушал условий своего promissione; синьория согласилась избрать его сыновей; его сын, кардинал, получил епископское владение в Бергамо во время правления предыдущего дожа, и, следовательно, не было причины от нее отказываться; что же касается Виченцы, он просто принял ее взамен Бергамо. Он присутствует на текущем заседании совета, как обычно, потому что синьория ему позволила; если на то будет воля собрания, он немедленно удалится. Эти последние слова были почти не слышны, потому что Дзено, не в силах больше сдерживаться, громко призвал avogadori di comun исполнить свой долг и посмотреть, как исполняются законы. «Что теперь? — воскликнул дож, — разве нам больше не дозволено говорить?» Началось столпотворение, со всех сторон раздавались крики, многие стучали по скамьям, одни — пытаясь заставить Дзено замолчать, другие стучали, чтобы его ободрить, третьи — аплодируя дожу, пока он тщетно пытался что-то сказать через весь этот шум. В конце концов он сдался, Дзено безуспешно попытался вынести на обсуждение документ, и это заседание завершилось в гневе и замешательстве.

В тот же день Совет десяти на специально созванном заседании в личных апартаментах дожа, на которое Дзено не был приглашен, принял решение о его аресте. Поскольку офицер, посланный в дом Дзено, не смог его застать, была выпущена декларация, приказывающая ему явиться во Дворец дожей в течение трех дней. Дзено на вызов не явился. Он был немедленно приговорен к десяти годам изгнания и уплате штрафа в 2000 лир и на следующий день покинул Венецию. Но Совет десяти не решил своих проблем; скорее, он их усугубил, поскольку для многих приговор Дзено просто явился подтверждением того, что он всегда утверждал — что в действительности Десять были просто кучкой марионеток, а семейство Корнаро дергало за веревочки. Число сторонников Дзено возрастало все больше и больше, и не только среди простого народа, лишенного гражданских прав; среди аристократов, особенно не слишком знатных, тоже начала образовываться партия сторонников реформ — хотя на вопрос, какие именно реформы, далеко не все смогли бы ответить. Нужно ли ограничить власть Совета десяти? Необходимо ли исключить из него дожа и, возможно, его родственников? Нужно ли запретить Совету десяти передавать свои полномочия могущественным комитетам, таким как Суд трех? Следует ли набирать его членов из более широких слоев общества? И что делать с его секретарями, которые были назначены на неопределенный срок, часто пожизненный, и которые понемногу присвоили себе огромную власть; следует ли ограничить срок их полномочий, как поступили с их начальниками?