На третий день была запланирована Мудовара, но у нас оставалось мало сил, и взять ее мы не надеялись. Арабы ушли, люди Пика слишком мало были похожи на солдат. Однако ситуация в Мудоваре могла оказаться такой же, как в Рамлехе, и мы провели всю ночь рядом со своим последним трофеем. Неутомимый Доуни выставил часовых, которые, во всем подражая своему строгому командиру, демонстрировали выправку гвардейцев Букингемского дворца, расхаживая взад и вперед рядом с нами, безнадежно пытавшимися уснуть, пока я не поднялся и не научил их искусству караульной службы в пустыне.

Утром мы, развалившись по-королевски в своих рычащих автомобилях, отправились по гладким равнинам, выстланным песком и кремнем, взглянуть на Мудовару под бледными лучами низкого солнца, освещавшего нас сзади, с востока. Против солнца нас не было заметно, пока мы не подъехали ближе и не увидели, что на станции стоял длинный поезд. Что это было? Подкрепление? Или эвакуация? Через несколько секунд турки ударили по нам из четырех орудий, два из которых были небольшими, очень современными и точными австрийскими горными «ховитцерами». Дальность их прицельной стрельбы составляла семь тысяч ярдов, и мы позорно отъехали назад, поспешив укрыться в ближайших ложбинах. Оттуда мы сделали большой круг к тому месту, где вместе с Заалем подорвали наш первый поезд, и взорвали длинный мост, под которым спал турецкий патруль, разморенный знойным полуденным солнцем. После этого мы вернулись в Рамлех и продолжали разрушать железнодорожную линию и мосты, сделав это занятие постоянным, причем разрушения были слишком серьезными, чтобы Фахри мог восстановить разрушенное. Фейсал в это время посылал Мухаммеда эль-Дейлана на еще не тронутые станции на линии между разрушенным нами участком дороги и Мааном. Доуни присоединился к нему днем позднее. Таким образом, восемьдесят миль полотна от Маана до Мудовары, с семью станциями, оказались полностью в наших руках. Активная оборона Медины закончилась этой операцией.

Для укрепления нашего штаба из Месопотамии прибыл новый офицер Янг. Он был кадровым военным превосходной выучки, с долгим и обширным военным опытом, бегло говорившим по-арабски. Ему предназначалась роль моего дублера в контактах с племенами: контакты эти могли бы быть расширены и сделаны более целеустремленными в случае нашего активного участия в борьбе с противником. Чтобы предоставить Янгу самостоятельность в наших новых условиях, я препоручил ему обдумать возможность объединения сил Зейда, Насира и Мизрука для занятия позиции по всей длине неразрушенного участка пути к северу от Маана, а сам отправился в Акабу и сел на корабль, отходивший в Суэц, чтобы обсудить с Алленби будущие действия.

Меня встретил Доуни, и по дороге в лагерь Алленби мы поговорили о наших делах. Генерал Болс приветствовал нас сияющей улыбкой. «Итак, мы в Сальте, – заметил он и продолжил, прочитав в наших глазах удивление: – Командиры бени сахр явились как-то утром в Иерихон и предложили немедленно задействовать свои двадцать тысяч бойцов из подчиненных им племен в Темеде». Принимая на следующий день после этого ванну, Доуни продумал соответствующий план и решил, что он вполне годится.

Я спросил о том, кто был из командиров бени сахр, и он назвал Фахда, победоносно подчеркивая свое успешное вмешательство в дела моей компетенции. Это выглядело настоящим безумием. Мне было известно, что Фахд не мог поднять даже четыре тысячи бойцов и что в данный момент в Темеде нет ни одной палатки. Все ушли на юг к Янгу.

Мы поспешили в штаб для уточнения обстановки, и выяснилось, что, к сожалению, Болс был прав. Британская кавалерия неожиданно устремилась в горы Моаба, доверившись нереальному обещанию известных своей алчностью шейхов племени зебн, которые вошли в Иерусалим только для того, чтобы испытать щедрость Алленби, но их замысел быстро разгадали.

Тогда в ставке главного командования не было Гая Доуни, брата основного разработчика иерусалимского плана: он уехал в штаб Хэйга, а Бартоломью, которому предстояло спланировать осеннее наступление на Дамаск, находился все еще у Четвуда. Таким образом, ход мероприятий по осуществлению плана Алленби в эти месяцы далеко не полностью отвечал его расчетам.

Этот рейд не удался, и я все еще был в Иерусалиме, утешаясь тем, что Болсу далеко до Сторрса, бывшего тогда комендантом города. Одни воины бени сахр отлеживались в своих палатках, другие находились у Янга. Генерал Шовель без всякой помощи со стороны тех или других узнал, что турки вновь наладили броды через Иордан в его тылу и захватили дорогу, по которой он выдвинулся на теперешние позиции. Мы избежали тяжелой катастрофы только потому, что инстинкт Алленби своевременно подсказал ему, какая опасность нам угрожала. И все-таки мы серьезно пострадали. Эта задержка научила британцев более терпимо относиться к трудностям Фейсала, убедила турок, что сектор Аммана таит в себе угрозу для них, и заставила командиров племени бени сахр почувствовать, что поведение англичан выше их понимания: они, возможно, были не слишком хорошими солдатами, но их готовность к необычным действиям в критический момент была вне сомнения. Так, они исправляли свои ошибки, приведшие к поражению под Амманом, обдуманным повторением того, что выглядело несущественным. Одновременно они разрушали надежды Фейсала на независимое взаимодействие с племенем бени сахр. Это осторожное и очень богатое племя хотело иметь надежных союзников.

Наше движение, четко определившееся и в одиночку противостоявшее простоватому противнику, теперь оказалось увязшим в непредвиденных обстоятельствах, связанных с партнерскими обязательствами. Нам приходилось подстраиваться под Алленби, что его устраивало далеко не всегда. Германское наступление во Франции отбирало у него войска. Он должен был удерживать Иерусалим, но месяцами не мог позволить себе и малейших потерь, тем более наступательных действий. Военный кабинет обещал ему индийские дивизии из Месопотамии, а также призывников из Индии. Располагая ими, он мог бы реорганизовать свою армию на индийский манер и, возможно, уже в начале осени вновь обрести боеготовность, но в данный момент и нам, и ему оставалось просто держаться.

Он говорил мне об этом пятого мая, в день, выбранный в соответствии с договоренностью Смэтса для начала наступления всей армии на север. В качестве первой фазы действий по этой договоренности нам предстояло взять на себя обязательства в отношении Маана, но пауза Алленби очень сильно ударила по нашим возможностям организовать его осаду. Кроме того, находившимся в Аммане туркам могло хватить времени на то, чтобы прогнать нас из Абу-эль‑Лиссана обратно в Акабу. В этой крайне неблагоприятной ситуации обычная практика совместных действий – втягивание другого партнера в дела, грозившие ему большими неприятностями, – ложилась тяжким бременем на меня. Однако союзническая верность Алленби обязывала его оказать нам помощь. Он создал угрозу противнику в районе обширного предмостного укрепления с переправой через Иордан, как если бы намеревался перейти его в третий раз. Таким образом он должен был ослабить Амман. Для того чтобы усилить нас на нашем плато, он предложил поставить необходимое нам техническое оборудование.

Мы воспользовались этой возможностью, чтобы попросить об организации систематических воздушных налетов на Хиджазскую железную дорогу. Был вызван генерал Селмонд, который оказался таким же щедрым на деле, как и главнокомандующий. Королевские военно-воздушные силы с этого дня и вплоть до падения Турции оказывали постоянное беспокоящее давление на Амман. Пассивность противника в это трудное для нас время во многом определялась дезорганизацией движения по железной дороге в результате бомбежек. Как-то во время вечернего чая Алленби, упомянув об имперской бригаде верблюжьей кавалерии на Синае, выразил сожаление о том, что в условиях новой стесненности в средствах он вынужден его упразднить и использовать солдат в качестве пополнения кавалерии.