Проводив Нэджента, Дэвид опустился на стул. Он немного успокоился и повеселел. Такое влияние на него всегда оказывал Нэджент. Да, это правда, он стал очень нервным, — косность парламентской рутины слишком резко противоречила жестокому напряжению предвыборной борьбы и пылкому энтузиазму его верований. Его возмущала медлительность, пустая трата времени, бесцельная болтовня, нелепые вопросы, слащаво-вежливые ответы, учтивое лицемерие. Во всём — ложь, стремление пустить пыль в глаза. Вместо быстрого жужжания колёс он слышал лишь нудное кряхтение машины. Но Нэджент сумел показать ему, что его негодование и естественно — и вместе неразумно. Нужно выработать в себе терпение. Он жадно, но с некоторым страхом ожидал дня своего первого выступления в Палате. Очень важно, чтобы речь была хороша и произвела впечатление. Надо подготовить её так, чтобы успех был обеспечен. Поправка к биллю об охране труда шахтёров — замечательный повод для выступления. Он уже ясно представлял себе, как построит речь, каковы будут её тезисы, что надо подчеркнуть, что обойти молчанием.

Речь начала создаваться в его мозгу, сильная и красивая, формируясь, как постепенно формируется живое существо. Воображение унесло его далеко за пределы его комнаты: снова шахта поглотила его, он был там, в тёмных туннелях, где люди трудились под постоянной угрозой смерти или увечья. Кто не знает их жизни, тому легко отмахнуться от этих вопросов. Но он-то знает! Яркую картину того, что ему известно, он должен запечатлеть в умах и сердцах тех, кто не знает ничего. Тогда все изменится.

Занятый своими мыслями, Дэвид сидел перед огнем, когда раздался стук в дверь и вошла миссис Такер.

— Вас спрашивает какая-то дама, — доложила она.

Дэвид, вздрогнув, очнулся от задумчивости.

— Дама? — повторил он, и внезапно у него мелькнула безумная надежда. Его никогда не покидала уверенность, что Дженни где-то здесь, в Лондоне. Возможно ли, может ли это быть, чтобы Дженни вернулась к нему?!

— Она внизу. Проводить её сюда?

— Да, — сказал Дэвид шёпотом.

Он встал, глядя на дверь, сердце у него как-то странно ёкнуло. Но вслед за тем выражение его лица изменилось, сердце перестало замирать, мгновенно вспыхнувшая надежда исчезла так же быстро, как появилась. Вошла не Дженни, а Хильда Баррас.

— Да, это только я, — объявила она со своей обычной прямолинейностью, заметив внезапную перемену в лице Дэвида. — Сегодня утром, из газеты узнала, где вы обитаете, и решила принести вам свои поздравления. Если вы заняты, скажите прямо — и я уйду.

— Не говорите глупостей, Хильда, — запротестовал Дэвид. Появление Хильды было для него полной неожиданностью, но после испытанного в первую минуту разочарования, он ей обрадовался.

Хильда была в строгом сером костюме, на шее — дорогая, но не бросавшаяся в глаза лисица. Смуглое суровое лицо Хильды затронуло какую-то струну в памяти Дэвида: он вдруг вспомнил их бурные споры и те далёкие времена… Улыбнулся. И странно — Хильда улыбнулась в ответ. А в те времена, когда он бывал у них дома, она улыбалась очень редко, почти никогда.

— Присаживайтесь, — сказал он. — Вот это, действительно, событие.

Она села и сняла перчатки. Руки у неё были очень белые, тонкие, но сильные.

— Что вы делаете в Лондоне? — спросил Дэвид.

— Очень любезно с вашей стороны! — отозвалась спокойно Хильда. — Если принять во внимание, что вы здесь уже около месяца… Беда с этими провинциалами!

— Сами вы провинциалка!

— Мы, кажется, опять начинаем спорить?

Ага, значит и она тоже не забыла их споры? Дэвид отвечал:

— Не хватает только горячего молока и печенья.

Хильда захохотала самым настоящим образом. Когда она смеялась, она очень хорошела: у неё были прекрасные зубы. Она вообще стала гораздо приятнее: угрюмое выражение, портившее её лицо, исчезло, она казалась счастливее, увереннее в себе. Она сказала:

— Совершенно очевидно, что в то время, как я с интересом следила за вашими успехами, вы окончательно забыли о моём существовании.

— Нет, — возразил Дэвид. — Мне известно, например, что года четыре тому назад вы получили диплом врача.

— Врача! — сардонически повторила она. — А какого врача? Уж не смешиваете ли вы меня случайно с такими врачами, каких изобразил Люк Фильдис? Нет, я не прописываю ипекакуаны и слабительного. Я хирург, слава богу! Институт кончила с отличием. Впрочем, вас это, вероятно, не интересует. А теперь я главный врач женской больницы святой Елизаветы, как раз напротив вашей улицы, на берегу Темзы, — на Клиффорд-стрит, в Чельси.

— Но это замечательно, Хильда, — сказал обрадованно Дэвид.

— Да, не правда ли? — Теперь в её голосе уже не было сарказма, она говорила просто и искренно.

— Значит, вам нравится ваша работа?

— Я её люблю, — сказала она с неожиданной силой. — Я только ею и живу.

«Так вот, что её изменило!» — инстинктивно подумал Дэвид. И как раз в эту минуту Хильда подняла глаза и каким-то почти сверхъестественным чутьём прочла его мысли.

— Я вела себя гнусно, не так ли? — сказала она спокойно. — Гнусно по отношению к Грэйс, к тёте Кэрри, ко всем, — и к себе самой тоже. Пожалуйста, хоть на этот раз не спорьте со мной! Сегодняшний мой визит — попытка загладить прошлое.

— И я надеюсь, что вы этот визит повторите.

— Вот это мило с вашей стороны, — слегка покраснела Хильда. — Скажу вам откровенно, у меня в Лондоне ужасно мало друзей. Ужасно мало. Я слишком замкнутый человек. Не умею сходиться с людьми. Я не легко завожу друзей. Но вы мне всегда нравились. Только не поймите меня превратно: я глупостями не занимаюсь. Ни-ни! Я только хотела сказать, что, если вы согласны, мы могли бы иногда встречаться и состязаться в остроумии.

— Остроумии! — воскликнул Дэвид. — Да у вас его ни на грош не имеется!

— Начинается! — сказала в восхищении Хильда. — Я знала, что мы с вами поймём друг друга.

Дэвид стоял спиной к огню, засунув руки в карманы, и смотрел на неё.

— Я собираюсь ужинать. Какао и сухари. Не поужинаете ли и вы со мной?

— Поужинаю, — согласилась она. — А какао вы варите в сковородке?

— Вот именно, — подтвердил он. И ушёл на кухню. В то время как он возился на кухне, Хильда слышала его кашель и, когда он вернулся оттуда, спросила:

— Отчего вы кашляете?

— Обычный кашель курильщика плюс немного германского газа.

— Вам следовало бы полечиться.

— А вы, кажется, говорили, что вы хирург?

Они поужинали какао с сухарями. Болтали и спорили. Хильда рассказывала о своей работе в операционной, о женщинах, ложившихся под её нож. Дэвид отчасти завидовал ей: вот это реальный выход, истинная помощь страдающим людям.

Но Хильда усмехнулась: