предатель, — в зависимости от того, что именно он там поведает об Адаме.

Я докурила сигарету и тут же начала другую.

— Мне нужно срочно поговорить с Питером.

— Если будешь с ним разговаривать — не знаю, хорошая ли это идея, — ни в коем случае не раскрывай, как ты об этом узнала.

— Я бы и так никогда этого не сделала. Но нужно ли мне предупредить Адама или родителей?

— Ни в коем случае. Вся эта история sub judice[151]. Если ты заранее предупредишь Адама о том, что его ждет, то и сама попадешь под раздачу. Что, если он тут же обо всем расскажет своему скользкому боссу, а потом, скажем, сбежит из страны? Ты окажешься замешанной в весьма неприглядной истории. Или, предположим, твой брат начнет уничтожать документы, чтобы скрыть свою вину… Тебя могут обвинить в пособничестве и соучастии. Да и мне не поздоровится, если всплывет, что хоть кто-то узнал…

— Ох, Хоуи, не знаю, как тебя благодарить за то, что предупредил меня.

— Я не смог бы с тобой общаться как ни в чем не бывало, если бы ничего тебе не сказал. Но теперь нужно действовать крайне осторожно. Если ты скажешь Питеру, что знаешь о скорой публикации его статьи, это ничего не изменит. Но, может быть, его чуть-чуть кольнет совесть. С ним наверняка побеседует в КЦББ. Возможно, он даже выторгует заранее какие-то послабления для Адама. Хотя это только мои домыслы. Попытайся добыть у Питера статью. Если получится, покажи ее и мне, и тогда будем что-то решать и предпринимать.

Положив трубку, я сломя голову понеслась на редакционное совещание. Каким-то чудом я не опоздала, заставила себя выглядеть сосредоточенной и даже как-то участвовать в обсуждении новинок, хотя мысли путались. Заседание длилось до шести часов. После традиционной и обязательной выпивки с начальником, которую я постаралась сократить до минимума, я набрала номер Питера из вестибюля бара. Он ответил на восьмом гудке.

— Привет, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро и естественно. — У тебя вечер не занят?

— Да я тут с головой закопался в делах.

— Могу я вытащить тебя на пару часов? Мне не хочется сегодня оставаться одной.

— Что-нибудь случилось?

— Просто одиноко.

— Ну, так давай поговорим. Но тащиться на Манхэттен я в самом деле не хочу.

— Тогда я к тебе приеду. Дай мне самое большее час.

Летняя гроза обрушилась на Манхэттен. Это была одна из тех летних нью-йоркских ночей, когда воздух становится настолько липким, что кажется, будто продираешься сквозь чан с вареным рисом. Пошел настоящий тропический ливень. Пятую авеню моментально затопило, так что о том, чтобы поймать такси, нечего было и мечтать. Зонта у меня не было. После десяти минут под навесом «Плазы» мне ничего больше не оставалось, как только броситься напрямик к станции метро на северо-восточном углу Шестидесятой улице. Выскочив под ливень, я побежала по бурлящим ручьям с дождевой водой. К тому времени, как я добралась до метро и прыгнула в поезд, идущий на юг, я успела промокнуть насквозь. Опустившись на сиденье, я только тогда осознала, что похожа на мокрую губку. Все сиденье подо мной тут же намокло. Через сорок минут, сделав две пересадки, я вышла в ночь, небо уже совершенно очистилось, после грозы было не так жарко и влажно.

Квартира Питера находилась на верхнем этаже. Открыв дверь, он воззрился на меня с удивлением:

— Ты принимала душ и забыла раздеться?

— Очень смешно, — усмехнулась я. — Ты хочешь сказать, что не заметил ливня?

— Я включил стереосистему и работал.

Мы вошли. Комната серьезно нуждалась в уборке — здесь явно очень давно не вытирали пыль, повсюду были свалены коробки с документами и множество исписанных блокнотов.

— Как-то это все немного маниакально, — осторожно заметила я.

— Так и есть, — отозвался Питер.

Я разулась — кожаные туфли промокли насквозь.

Через пятнадцать минут, приняв душ и надев халат Питера, я сидела на диване, потягивая новозеландское белое вино, и курила.

— Ну и что же это все значит? — спросила я.

— Статья, о которой будут говорить все. Речь идет о том, как мы сейчас живем и как мы позволяем денежным мешкам диктовать нам условия жизни.

— Хорошая тема, — кивнула я. — А поконкретнее можно?

— Это будет крупное разоблачение корыстолюбивых воротил с Уолл-стрит. Почему это настолько коррумпированная среда. И как, если только дать им волю, они могут сделать всех нас моральными банкротами.

— И на какой же конкретной части Уолл-стрит ты планируешь сосредоточиться? Высокодоходные облигации?

Питер осушил бокал вина и громко поставил его на журнальный столик:

— Игрок в покер из тебя никакой, Элис.

— А я в покер и не играю.

— Зато у тебя есть то, что в покере называют «телл». Ты, сама того не желая, показываешь, что за карты у тебя на руках.

— И что же у меня за карты?

— Я знаю, что ты знаешь.

— Знаю что?

— Не надо мне голову морочить.

— Хорошо, не буду. Так и есть, мне известно о статье в «Эсквайре».

Питер знал, что именно услышит, но все равно вздрогнул:

— Кто тебе это слил?

— Как и ты, я защищаю свои источники.

— Хоуи, конечно… я угадал?

— А кто сдал тебе всю подноготную Адама?

— Я не могу этого раскрыть.

— Тогда и я не раскрою свой источник. Но статья на самом деле не про Уолл-стрит. Что именно натворил наш брат?

— Дай сигаретку, а?

Я бросила Питеру пачку. Он закурил.

— Обещаешь, что все, что я тебе сейчас скажу, останется в этой комнате? — спросил он.

— Идет, — кивнула я.

Питер дважды затянулся. Не чтобы успокоиться, а для нагнетания напряжения.

— Покопавшись в этом деле и проведя небольшое расследование, я выяснил, что действия Адама с мусорными облигациями не только сомнительны с точки зрения морали, но и преступны.

Затем Питер подробно объяснил, почему игра «Кэпитал Фьючерс» с мусорными облигациями после разоблачения станет крупнейшим финансовым скандалом нашего времени. Пока Питер говорил — быстро и, на мой вкус, чересчур ядовито, — я начала понимать, что догадки Хоуи верны: моему брату Адаму грозили громадные неприятности.

— Ты разбираешься в том, что такое инсайдерская торговля? — спросил Питер.

— Не очень, я с собственной чековой книжкой-то еле-еле разбираюсь.

— А слышала ты когда-нибудь о Майкле Милкене[152]? Этот жуликоватый парень и придумал название «мусорные облигации» — так он назвал высокодоходные облигации, с помощью которых привлек огромный капитал и смог гарантировать своим инвесторам стопроцентную прибыль от любых вложений в его компанию. Несколько лет назад он переехал из Нью-Йорка в Беверли-Хиллз. Все называют