— Тогда я расскажу Адаму.

— Валяй рассказывай.

Моя угроза Питера не напугала.

— Если я пообещаю никому не рассказывать об этой статье…

— Если ты ее прочтешь, то почувствуешь себя обязанной рассказать всем. Как только ты «просто заскочила» сегодня вечером под проливным дождем, заявив, что тебе ужасно одиноко на этом свете, я в ту же минуту понял, что тебя предупредили о статье и ты начала охоту, пытаясь разнюхать побольше.

— Я понимаю, зачем ты все это затеял на самом деле: это привлечет к тебе внимание СМИ, твое имя будет мелькать в прессе, тебя станут приглашать на крутые вечеринки, а то, глядишь, и из Голливуда денежки перепадут — все эти блестящие штучки, которых ты так жаждешь с тех пор, как Саманта тебя бросила. Но твоя карьера никогда больше не взлетала до того краткого, яркого мига, когда…

— Пошла ты в жопу! — оборвал меня Питер яростным шипением. — Лучше уходи, Элис.

— Лучше, Питер, как следует и всерьез подумай о последствиях своих действий. Ты хоть понимаешь, что можешь надолго посадить за решетку собственного брата? Тень от коррупционного скандала упадет и на других членов семьи. Мама из-за этого окончательно съедет с катушек. Папа тем более. И, умоляю, не забывай, что у Адама маленький сын и еще один ребенок на подходе.

— Даже если его посадят на пару лет и обложат штрафом, десять миллионов в банке никуда не денутся.

У меня кружилась голова. Я не могла поверить в то, что слышу.

— Ты пошел вразнос, Питер. Ты, кажется, готов все разрушить, вообще все…

— Мой редактор считает, что подавляющее большинство людей испытывает отвращение к жажде наживы, которая сейчас заправляет всем. Это та жажда наживы, которая не только приводит к еще большему обнищанию бедных, но и подрывает некогда достаточно комфортный мир американцев. Читатели примут на ура мою решимость и желание вывести на чистую воду родного брата, который разрушает чужие жизни ради собственной выгоды.

— Когда ты стал таким ханжой? Это бросается в глаза даже больше, чем морализаторское высокомерие.

— Разве это не одно и то же? — Питер встал. — Да, Адам был щедр по отношению к нам с тобой. С тех пор как он начал делать большие деньги, мне перепало, кажется, тысяч двадцать. Только я тебе вот что скажу: я пишу об этом в статье. И говорю читателям: к тому времени, как вы это прочтете, я уже полностью возмещу своему брату расходы.

— И откуда же ты возьмешь лишние двадцать штук, старший брат? Ах, я догадалась: «Эсквайр», наверное, платит по доллару, а то и по пятьдесят долларов за слово — неплохие тридцать сребреников за предательство брата. А вот Адаму при всем том действительно присуща порядочность, и он любит нас — именно любит, по-своему, глубоко. Одумайся, не ломай ему жизнь ради того, чтобы выправить свою и вернуть ее в нужное русло.

Питер, отвернувшись от меня, перешел в другой конец комнаты, сел за стол, надел на голову наушники, подсоединенные к усилителю, и опустил лапку звукоснимателя на пластинку. Меня демонстративно игнорировали.

Я была близка к тому, чтобы взорваться, сорвать с брата наушники и наорать на него. Но тихий внутренний голосок посоветовал мне сосчитать до десяти и подумать над следующим ходом. Я осознала, что явиться сюда, пытаясь уговорить или заставить Питера рассказать все о готовящемся разоблачении Адама, было огромной ошибкой. Почувствовав сопротивление, Питер ощутил себя борцом за правду и гордо расправил плечи. Но неужели зависть настолько застила ему глаза, что он готов был разрушить все, чего достиг Адам? Одновременно с этой мыслью в моей душе зашевелилась тревога: я на стороне больших денег? Я наблюдала, как Адам превращался в финансового воротилу, но всегда чувствовала, что под внешней оболочкой он оставался все тем же мальчишкой, застенчивым и одиноким, который всегда хотел быть с нами единым целым и который, увы, так стремился стать крутым мачо, хотя и сам понимал, что эта роль ему не по плечу.

Я сказала себе: Подойди к дивану. Возьми свой портфель. Если встретишься взглядом с братом, кивни ему и молча иди к двери. Если он тебя окликнет и захочет еще поговорить, вернись. Если этого не случится, хватай туфли и выходи, обуться можно и на лестничной клетке.

Не случилось. Я надела туфли, немного помедлив за дверью. Закрывая ее, я знала, что тем самым обрываю связь с Питером. Почему же не вернуться в квартиру, не настоять на том, чтобы он еще поговорил со мной, не настоять на…

На чем? В этом и состояла дилемма, гордиев узел всей ситуации: в этих переговорах мне почти нечего было Питеру противопоставить.

Выйдя на улицу, я первым дело отправилась на поиски телефонной будки, надеясь, вопреки всему, что она не подверглась нападению уличных вандалов — обычная для Нью-Йорка ситуация. Пока искала, мне в голову пришла еще одна мысль: единственной причиной, по которой редактор «Эсквайра» проболтался, было то, что, зная Хоуи, он рассчитывал на быстрое распространение слухов о готовящейся сенсации.

Телефон работал. Я бросила четвертак и набрала номер Хоуи. Невероятно, но он ответил после второго гудка.

— Я надел куртку и собирался отправиться в ближайшую забегаловку со скверной репутацией, — сообщил он.

— Ты можешь снять куртку и подождать меня?

— Ты звонила Питеру?

— Я у него была.

— Боже мой! Лети ко мне со всех ног, я жду.

Через полчаса я уже сидела в мягчайшем лиловом бархатном кресле у своего друга. Я выложила ему все, от слова до слова, о нашей встрече с Питером. Пока я говорила, Хоуи сидел неподвижно и бесстрастно слушал. Едва я закончила, он, указав на балкон, предложил мне сначала перекурить.

Когда я вернулась, он сразу приступил к сути дела:

— Тебе нужна консультация хорошего юриста. Твой анализ причин, по которым Питер сделал все это, имеет смысл. Но я с тобой согласен: ссориться с ним сегодня было не лучшей идеей. Теперь он еще сильнее станет укреплять оборону.

— Как ты думаешь, у меня могут быть из-за этого проблемы на работе?

— Нет, если правильно себя поведешь. Тебе обязательно придется рассказать об этом своему боссу. Но сначала вот что: потрать немного денег и поговори часок с Сэлом Греком. Это один из самых крутых юристов Нью-Йорка. Он блестяще умеет устранять проблемы. Но и обманывать он не будет: если поймет, что выкрутиться не удастся, то скажет об этом честно. Если он сочтет, что у Питера позиция сильнее, тоже скажет тебе прямо. Ты знаешь, Элис, я никогда не