На следующий день после беседы Сталина с Бевином, 25 мар та 1947 г., посол Великобритании Петерсон написал мне, что «Бевин весьма желает, чтобы вопрос об англо-советской торговле был обсужден между нашими обоими правительствами с возможно наименьшей задержкой».

Обсудив вопрос со Сталиным, я сообщил Петерсону, что «придерживаясь этой точки зрения, Министерство внешней торговли СССР согласно начать переговоры».

У меня была практика: перед началом любых переговоров созывать совещание с 5–6, а иногда и с 10–12 знающими вопрос работниками, чтобы посоветоваться с ними и уже после этого окончательно определить тактику поведения на предстоящих переговорах. На одном из таких совещаний работники НИИ конъюнктуры МВТ Солодкин и Май на мой вопрос, есть ли возможность снизить наши платежи, сказали, что Англия снизила французам платежи по военному кредиту с 3 % до 0,5 % годовых. Что, если бы и нам поставить англичанам такие условия? Для меня это было совершенно неожиданным: я не знал об этом прецеденте. Когда я услышал эту мысль, то сразу понял ее возможности и был очень обрадован. Даже переспросил, правильно ли их понял. Они все подтвердили. У меня сразу возникла мысль, что, если исходить из того, что во Второй мировой войне мы пострадали и сыграли роль в Победе неизмеримо больше французов, такое наше предложение было бы справедливым и заслуживало бы самого серьезного внимания.

Я сразу же доложил об этом Сталину в присутствии узкого состава политбюро. Сталин к моему сообщению отнесся скептически. «Мы сами подписали с англичанами соглашение о 3 % годовых, – сказал он. – Как можно от этого отказаться? Ничего у тебя из этого не выйдет. Даже не следует ставить этого вопроса». Я продолжал настаивать. Сталин не отступил от своего мнения. Тогда я попросил его разрешить мне, под мою ответственность, поставить этот вопрос на переговорах с англичанами. «В худшем случае нам откажут, но ведь мы ничего от этого не потеряем», – аргументировал я. Сталин не стал возражать.

На переговоры в Москву в апреле 1947 г. должен был приехать секретарь по заморской торговле Англии Гарольд Вильсон, которого до этого я не знал. Вильсон был моложе меня на двадцать с лишним лет.

19 апреля 1947 г. посол Петерсон представил мне Вильсона, который тут же вручил мне письмо Криппса, заканчивающееся фразой: «С приятными воспоминаниями я шлю Вам наилучшие пожелания и весьма надеюсь, что в недалеком будущем мы будем иметь удовольствие принимать Вас у себя как нашего гостя. Искренне Ваш. Стаффорд Криппс». Прочитав письмо, я невольно вспомнил наши с ним переговоры в 1941 г., в самом начале войны, когда Криппсом была занята весьма жесткая позиция в вопросе о предоставлении нам помощи против общего врага.

Вильсона сопровождала личный секретарь мисс Марсиа Лейн. Она сопровождала его и во всех других поездках в Москву, когда я его впоследствии принимал. Умная, деловая женщина.

Вильсон был хорошо расположен к нам. С ним приятно было беседовать и даже спорить. Правда, тогда у него было еще маловато опыта, зато много энергии и молодого задора. Мы с ним вели длительные дискуссии, которые продолжались иногда далеко за полночь. Забегая вперед, скажу, что мы с ним провели 32 беседы. В итоге удалось добиться больших уступок со стороны Англии в нашу пользу.

Поскольку пересмотр условий погашения кредита являлся для нас в этих переговорах основным вопросом, я на первой же деловой встрече сказал об этом.

Обменявшись вначале мнениями о списках товаров, подлежащих импорту и экспорту, я заявил: «Для того чтобы по-настоящему широко развернуть в ближайшие годы англо-советскую торговлю на основе наличных платежей, необходимо, чтобы условия кредита, полученного Советским Союзом от Великобритании в военное время, являющиеся для нас обременительными, были облегчены. Мы это мыслили достигнуть путем пролонгации срока кредита на 15 лет с момента подписания нового соглашения, с началом погашения с четвертого года, из 0,5 % годовых, двенадцатью равными ежегодными взносами, причем в кредит включить остатки той суммы, оплата которой предусмотрена наличными».

Для Вильсона такая постановка вопроса была полнейшей неожиданностью, он даже попросил меня повторить сказанное, что я, конечно, и сделал. После этого Вильсон заявил: «Поскольку вопрос о кредите не входит в полномочия делегации, я смогу обсуждать этот вопрос только завтра или послезавтра, получив от британского правительства инструкции».

Через день Вильсон заявил, что британское правительство «придерживается того мнения, что если у советского правительства имеется намерение внести изменения в указанное выше Соглашение 1941 г., то оно должно поднять этот вопрос надлежащим путем, а именно через дипломатические каналы, а не выдвигать его по случаю ведения торговых переговоров».

Выслушав Вильсона, я возразил: «Мы считаем, что вопрос о пролонгации кредита военного времени тесно связан с вопросами товарооборота. Изложенное мной по этому поводу предложение сделано от имени советского правительства, следовательно, это официальное предложение советского правительства о пересмотре кредита военного времени. Какими каналами ставить этот вопрос – имеет второстепенное значение».

Вильсон ответил, что полностью понимает, что я сказал, но Англия хотя и хотела бы «получить лес, зерно из Советского Союза и предложить ему взамен свои товары, однако она не могла бы вступить в обсуждение вопроса о пересмотре Соглашения о кредите на базе, которая повлекла бы за собой большие финансовые жертвы для Великобритании».

Сознательно идя на обострение беседы, я заявил, что «надо подумать, имеет ли смысл обсуждать количества товаров при таком отношении британского правительства к вопросу о пролонгации кредита военного времени». При этом подчеркнул жертвы и лишения, обрушившиеся на нашу страну, а также роль Советского Союза в общей победе.

Я отметил также, что «наша задолженность по этому кредиту является долгом военного времени. Долги такого рода, как известно, регулируются между многими странами на основе новой договоренности. Мы также хотим это сделать». Пример с Францией я сознательно не привел, приберегая его на другой раз. «Поскольку британское правительство считает, что вопрос о пролонгации кредита должен быть поставлен через дипломатические каналы, мы это сделаем, – сказал я. – Что же касается очередного платежа по погашению кредита и процентов в сумме 3442 тыс. фунтов стерлингов, то советское правительство дало указание Госбанку полностью уплатить сегодня указанную сумму золотом. Однако советское правительство считает, что этот платеж должен быть последним платежом, производимым на условиях Соглашения от 16 августа 1941 г.»

Стало ясно, что переговоры дальше будут трудными. Итоги шести бесед с Вильсоном, проведенных за 19 дней, в общем-то меня удовлетворяли. Вопрос о пересмотре условий кредита военного времени был мною поставлен, что называется, ребром. Англичане согласились на пересмотр, хотя и выдвинули свои условия обсуждения этого вопроса. Это уже само по себе было неплохим началом.

Каждая моя беседа с Вильсоном подробно записывалась моим помощником Смоляниченко и рассылалась для ознакомления Сталину и пяти членам узкого состава политбюро. Кроме того, я о каждой беседе с Вильсоном лично рассказывал Сталину, поскольку ежедневно с ним встречался. Он по-прежнему продолжал сомневаться в возможности уменьшить процент погашения кредита по задолженности военных лет, но все же поручил Молотову поставить перед англичанами вопрос о пересмотре условий погашения кредита военного времени по дипломатической линии.