пришел — специально для них надерганной самой свеже-выросшей травой — а Лилит потом добрых полчаса за ними бегала, чтобы назад к дарам согнать. После чего попросила Первого плоды из одной кучи переложить в другую. Зачем-то.

Тут уж он отвел душу, перебрасывая их с места на место — и с размаха, и пинком, и через голову. Что вызвало живой интерес у скакуна и его подруги, которые тут же принялись выравнивать новую пирамиду плодов, подбирая с земли те из них, которыми он промахнулся. Их творческое единение разогнала Лилит, сказав ему, что и старая, и новая пирамиды уже приобрели абсолютно совершенную форму, и попросив его поиграть с Малышом.

Озадаченный ее единственным на его памяти сбоем в понимании совершенства, Первый наведался по дороге к лохматым — те единодушно встретили его громким рыком, дружно перекрыв ему собой подход к их раненной пленнице. Как будто у Первого до сих пор в руках копье было. Нахмурившись — память в живность на планете он точно закладывал, чтобы дрессировке поддавались, а вот чтобы им что-то мерещилось … нужно с проектом свериться — Первый направился к Малышу. Надеясь поваляться около него и отдохнуть — куда тот, сидя, денется?

Малыш, разумеется, оставался на месте — чего не скажешь о камешках, которые Первый подавал ему, растянувшись на земле в полном блаженстве. Бросал Малыш камешки мгновенно и строго в направлении, противоположном Первому, заходясь в заливистом смехе. Когда же камешки закончились, смех его сменился более требовательными звуками.

Первый сползал за ними на четвереньках — непонятно от чего уставшее тело категорически отказалось подниматься. Не успел он свалить возвращенные трофеи перед Малышом и там же рухнуть, кряхтя, на землю, как камешки — один за другим — улетели уже в другую сторону.

В пятой вылазке за ними Первый вдруг замер на месте. Мир определенно — методично и скрупулезно, не пропуская ни единой возможности — выдавливал его из их с Лилит … и Малышом, само собой, места обитания. Это он, что, досаморазвивался до идеи, что Первого теперь можно более податливым для воздействия Малышом заменить? Или это Второй уже отошел от непривычного отпора его авторитету и принялся формулировать миру очередные инструкции, взяв на вооружение новую тактику — избавиться от самой возможности неприятных сюрпризов, изъяв из экспериментального проекта источник волюнтаризма. Он, что, уже полностью себе этот мир подчинил?

— Слушай, может, ты куда-нибудь сходишь? — раздался над ним озабоченный голос Лилит. — Запасы у нас еще есть, но с твоим аппетитом …

Первый сел, резко выпрямившись. Лилит, конечно, часть его мира, но ведь самая совершенная — ее ничего подточить не может! Да нет, вроде, смотрит с искренней заботой, тревогой даже, хватит ли ему еды, устыдился Первый минутной слабости. А слетать куда-то, размяться …

И проверять, всерьез ли мир взялся выживать его, лучше подальше от Лилит и Малыша …

И заодно выяснить, где именно тот будет особо настойчиво его выживать …

— Ну, разве что, если ты настаиваешь… — медленно проговорил он, внимательно следя за выражением ее лица.

— Поищи траву — может, уже где-то пробилась, как у нас, и стебли гибкие никогда не помешают, — тут же перешла она на деловитый тон, и вдруг запнулась и добавила совсем тихо: — Только недолго. Пожалуйста. Лучше меньше принеси, но возвращайся скорее.

У Первого отлегло от сердца — он был согласен на схватку на выживание с кем угодно, если только это будет не Лилит.

Скрывшись с ее глаз, он тут же поднялся в воздух — где с него словно смыло всю усталость и плечи снова зазудели, буквально требуя размаха.

Сначала он планировал слетать в имитацию макета — там, в максимально приближенных к исходным условиях, мир наверняка даст себе полную волю. Но с готовностью сделав несколько стремительных выпадов и резких пике, Первый вдруг вспомнил о птицах. Которых мир послал выполнять миссию, прибереженную его создателем для более высокой формы жизни на планете.

Заманчиво. Пресечь очередное самовольство мира, осмотреть на месте его участок, до которого руки до сих пор не дошли, набросать план работ на нем — и все в рамках обещанного Лилит недолго: если жалкие птицы туда как-то добираются, то у него-то сколько времени такой полет займет?

Глава 11.10

Этот вопрос прозвучал у него в голове особенно ярко, когда он миновал последний их им же расположенных на пути — для отдыха — островов.

Павших птиц ни на одном из них не обнаружилось — он задержался на каждом исключительно для того, чтобы удостовериться в этом факте. И осматривал их исключительно сверху. Чтобы не поддаться искушению использовать их по предназначению.

Только на последнем он чуть было не дрогнул, переведя несколько раз взгляд с пологих, словно зовущих холмов на нем на все еще остающимися бескрайними водные просторы перед собой. Птицы-то после длительного безделья на замершем водоеме в путь отправились, а не после целого дня беспрестанных трудов по хозяйству!

Но он все же устоял — не для птиц он этот путь прокладывал, и не бывать тому, чтобы какие-то пернатые верх над ним одержали. Опять.

Он поднялся повыше, вглядываясь изо всех сил в горизонт, но продержался там недолго, впервые ощутив во время полета всю силу притяжения своей планеты. В принципе, можно и в воде передохнуть, мелькнула у него мысль, после модификации она любое тело лучше поддерживает …

Ага, точно, и тела своих обитателей тоже, будь они неладны …

А заодно и тот, кто их столько создал …

Да еще и пищевые цепочки разнообразил, превратив добрую половину обитателей водных просторов в плотоядных …

Земля показалась, когда все последние соображения уже не казались ему столь неприемлемыми ограничениями. Он даже глазам своим сначала не поверил, весьма некстати вспомнив видения пышной растительности и животворной влаги, которые он создал в жаркой пустыне для поддержания сил путников. Когда те и до ее освоения дорастут.

У него тоже откуда-то новые силы взялись, и из всех них, определенно последних, он и забросил свое тело вверх по дуге … какая разница, сейчас с подводными существами знакомиться или чуть позже … и та вынесла его таки к самому концу все же не бескрайних водных просторов. Частично, правда, вынесла — ткнув его прямо в прибрежный песок только лицом и приводнив все остальное тело. Что существенно смягчило его первое впечатление от контакта со столь долгожданной сушей.

Он полностью выбрался на нее ползком, перевернулся