– Но откуда же в магме вода?

– В магме заключены все элементы, какие только существуют в природе. Там в изобилии находится кислород…

– Он составляет сорок семь процентов веса всей земной коры, – подхватил Володя.

– Правильно!.. Затем там имеется водород…

– А его много?

– Нет. По сравнению с кислородом очень мало, меньше одного процента. Ну, вот, раз они имеются там, в магме, то, выйдя из нее и соединившись, они образуют воду. И вода и газы находятся повсюду – и в атмосфере, и на поверхности земли, и в жидкой магме, и даже в самых твердых горных породах.

– Даже в такой, как гранит?

– Да, даже в граните. Французский ученый Арман Готье произвел ряд очень интересных опытов и выяснил, что один килограмм гранита, раскаленного докрасна, выделяет десять граммов воды и такое количество газов, которое раз в шесть или семь превышает объем этого гранита. Следовательно, один кубический метр гранита, весящий две тысячи шестьсот шестьдесят четыре килограмма, даст двадцать шесть тысяч шестьсот сорок граммов воды, а один кубический километр – двадцать шесть миллионов сорок тысяч тонн, или больше двадцати шести миллионов кубических метров воды. Одновременно из того же кубического километра гранита выделится около семи миллиардов кубических метров газов, а по другим расчетам – даже втрое больше. Чтобы ты мог легче представить себе, что значат эти цифры, вспомни, что за весь 1933 год в СССР было добыто нефти двадцать семь миллионов тонн, а если возьмешь карандаш и подсчитаешь, то увидишь, что из воды, заключающейся в одном кубическом километре гранита, может образоваться озеро длиной в два с половиной километра, шириной в километр и глубиной в десять метров. В таком озере могли бы свободно плавать настоящие морские пароходы.

– Столько воды в граните?! В граните?! – поражался Володя. – Просто не верится, Никита Евсеевич!

– Приходится верить, Володя, – улыбнулся Мареев и, посмотрев на часы, добавил: – Ну, мне пора. Надо сменить Михаила. Как подвигаются дела с моделью?

– Да я ее уже наполовину сделал!

– Когда кончишь, обязательно устроим торжественный пуск вашей маленькой подземной термоэлектростанции. А чем вы будете охлаждать первый спай?

– Жидким кислородом.

Мареев поморщился.

– Жидким кислородом? – переспросил он. – Гм… А может быть, можно чем-нибудь другим? Ну, например, жидким водородом? У нас его довольно много.

– Я думаю, можно, Никита Евсеевич, только это потребует перерасчетов. А почему не воспользоваться кислородом?

– Да так, знаешь… – уклончиво ответил Мареев, – надо поберечь кислород… Ну, занимайся своим делом.

Володя остался один в «мастерской», как он называл свой столик в верхней камере, который ему уступили для большого дела, заинтересовавшего все население снаряда. Володя решил изготовить действуюшую модель термоэлектростанции. Сам Брусков чрезвычайно увлекся затеей Володи: модель дала бы ему возможность еще раз на практике проверить конструкцию термостанции. Володя с жаром принялся за эту работу, постоянно пользуясь консультацией взрослых членов экспедиции. Он успел уже на «отлично» закончить курс ознакомления со снарядом и его механизмами. Освободившееся время он отдавал теперь своей модели.

Оставив Володю, Мареев спустился в буровую камеру, где Брусков сидел за столом, внося последние записи в вахтенный журнал.

– Это ты, Никита? – спросил он, не отрываясь от работы. – Что же это значит наконец? Геотермический градиент совсем не возрастает с глубиной, как ты предполагал. Вот уже целую тысячу метров температура равномерно увеличивается на один градус через каждые тридцать три метра спуска, и этот проклятый градиент совсем не обнаруживает склонности увеличиваться с глубиной.

– Откровенно говоря, мне трудно объяснить этот факт, – сказал Мареев. – Возрастание температуры на один градус должно с глубиной замедлиться. Это твердо установившееся среди геологов мнение, и до глубины в девять тысяч сто метров это мнение целиком подтверждалось: если возле шахты «Гигант» в верхних слоях земли геотермический градиент равнялся, в среднем, тридцати с половиной метрам, то на девятом километре температура окружающей нас породы поднималась на один градус уже через каждые тридцать три метра. Значит, геотермический градиент с глубиной действительно возрастал. Теперь он должен был бы, по моим расчетам, равняться примерно тридцати четырем метрам, и почему он остановился – непонятно. Такой глубины, на которой мы сейчас находимся, никто никогда не достигал ни посредством орудий и инструментов, ни тем более лично. Мы впервые получили возможность произвести проверку. И вот оказывается, что на большой сравнительно глубине, на протяжении почти тысячи метров, геотермический градиент остается без изменений! Это любого геолога может озадачить. Неужели закон возрастания будет нами опровергнут?

– Если тебя тревожит только это, то я могу спокойно спать. – Брусков поднялся со стула и потянулся. – Устал я сегодня. Ну, сдаю вахту.

– Принимаю, – ответил Мареев.

В середине вахты Мареев отметил первый скачок стрелки пирометра: через тридцать три метра пути стрелка продвинулась с 301,3 градуса до 302,5 градуса. Когда Малевская пришла сменить Мареева, вычисления показали, что на глубине в десять тысяч двести метров геотермический градиент равен тридцати двум метрам.

– А, поздравляю! – отметила это Малевская, принимая вахту. – Пирометр начал наконец проявлять признаки жизни.

– Мне кажется, что он слишком резко скачет и совсем не в ту сторону, куда надо.

– Что ты хочешь сказать?

– Только то, что на глубине в десять тысяч метров геотермический градиент не возрастает, как это было до девяти тысяч метров, а понижается. Значит, на этой глубине рост температуры не только не замедляется, но, наоборот, даже ускоряется… Это уж совсем странно.

– Ах, вот что! Ну, эти две десятых градуса еще ничего не доказывают… Подождем, что дальше будет.

Однако с каждой сотней метров спуска температура неуклонно возрастала все в большей и большей степени.

Снаряд вышел из толщи гранита и на глубине в десять тысяч пятьсот метров вступил в диорит – вулканическую породу, довольно близкую к граниту, но менее кислую. Продвижение снаряда шло спокойно, без задержек и неожиданностей.

Лишь время от времени у Мареева и Малевской возникала тревога при взгляде на график геотермического градиента: температура породы неуклонно и стишком быстро возрастала, а геотермический градиент все больше снижался. При выходе из диорита, на глубине в одиннадцать тысяч семьсот метров, он равнялся уже тридцати одному и двум десятым метра, а температура породы поднялась до трехсот семидесяти градусов вместо расчетных трехсот пятидесяти.

Под диоритом оказался габбро – тяжелая массивно-кристаллическая основная порода, родственная базальту. С первых же метров прохождения габбро кран образцов и киноаппарат обнаружили его значительную трещиноватость, причем трещины были заполнены рудными месторождениями, очевидно, эманационного происхождения. Среди них встречались жилы и апофизы, заполненные золотыми, вольфрамовыми, молибденовыми и оловянными рудами. Здесь таились огромные запасы ценнейших элементов и металлов, так редко встречающихся в поверхностных слоях земной коры.