Черчилль произнес две речи в Монреале, одну в Оттаве и одну в Торонто. «Никогда в жизни меня не встречали с таким неподдельным интересом и восхищением, как в этой огромной стране, – писал он Клементине. – Все партии и классы одинаково радушны. Рабочие на улицах, девушки-лифтерши, ветераны войны, фермеры – все, вплоть до самых высоких чиновников, демонстрируют искреннее удовольствие при встрече, жмут руку, чем я глубоко тронут. Я хочу отдать все силы, чтобы познакомить граждан Британии с Канадой и способствовать формированию более тесных связей между нашими народами».

В Калгари Черчилль посетил нефтяные промыслы. Рэндольф заметил, что нефтяные магнаты некультурны и не умеют правильно тратить деньги, на что Черчилль возразил: «Культурные люди – просто блестящая пена, которая плывет по поверхности глубокой реки промышленности».

27 августа из Банфа Черчилль написал Клементине: «Если Невилл Чемберлен или кто-то вроде него станет лидером Консервативной партии, я уйду из политики и попробую устроить тебе и котяткам более удобную и спокойную жизнь, прежде чем умру. Только одна цель привлекает меня, и, если она окажется недоступной, я брошу это безрадостное занятие и уйду на новые пастбища». Он думал о премьерстве.

Проехав по Скалистым горам и постояв с мольбертом на Лейк-Луиз, Черчилль добрался до Ванкувера, где еще два раза выступил с речами, после чего двинулся на юг, в Соединенные Штаты, сначала в Сан-Франциско, затем еще южнее, в роскошный замок Уильяма Рэндольфа Херста Сан-Симеон с видом на Тихий океан. «Огромные доходы всегда сопровождаются чрезмерными расходами, – писал Черчилль Клементине. – Непрерывное строительство, не очень разборчивое коллекционирование произведений искусства, два величественных дома, две очаровательных жены (помимо законной жены у Херста была любовница, актриса Мэрион Дэвис. – М. Г.), полнейшее равнодушие к общественному мнению и строго либеральные и демократические взгляды. Оборот 15 миллионов в день, восточное гостеприимство, чрезвычайная любезность (к нам, по крайней мере) и внешность квакера, или, скорее, старого мормона».

Херст попросил Черчилля писать для своих газет. Это обеспечило существенный дополнительный доход на ближайшее десятилетие. Литературные заработки стали огромными. Только в этом месяце аванс за биографию Мальборо, гонорары за три статьи в Nash’s Pall Mall и отчисления за последний том военных мемуаров в сумме оказались эквивалентны зарплате премьер-министра за два с половиной года.

20 сентября Черчилль ужинал в Голливуде с Чарли Чаплином и пообещал написать киносценарий «Молодой Наполеон», если Чаплин сыграет главную роль. «Он удивительный комик, – рассказывал Черчилль Клементине, – большевик в политике и очарователен в жизни». За пять дней пребывания в Лос-Анджелесе он пообщался с несколькими группами американских бизнесменов, утверждая, что Англия и Соединенные Штаты обязаны сотрудничать. Один британский дипломат сообщил в Лондон: «Эти беседы дали поразительные и мгновенные результаты среди тех, кто до последнего времени был настроен против нас и наших интересов».

Прокатившись по величественной Йосемитской долине, Черчилль вернулся в поезд. Они проехали через пустыню Мохаве и Большой каньон. В Чикаго он говорил о том, что британский и американский флот в случае необходимости смогут действовать вместе для сохранения мира. Из Чикаго он отправился в Нью-Йорк, потом осмотрел поля сражений Гражданской войны. «Дома фермеров и церкви до сих пор хранят следы от пуль и снарядов, – рассказывал он Клементине. – В лесах траншеи и окопы. В стволах деревьев еще полно застрявших пуль. После войны прошло почти семьдесят лет, но, если заглянуть в человеческие души, в них наверняка тоже остались шрамы».

Далее Черчилль отправился на завод «Бетлехем-стил», где его принимало руководство компании и устроило трехчасовую экскурсию по гигантскому предприятию, затем вернулся в Нью-Йорк. Это был знаменитый «Черный четверг» – день, когда произошел обвал на фондовом рынке. Акции Черчилля тоже рухнули. Потери превысили 10 000 фунтов (в ценах 1990 г. – более 200 000). Вечером в его честь был устроен ужин. Присутствовали более сорока бизнесменов. Один из них, произнося тост за здоровье Черчилля, начал свою речь словами: «Друзья и бывшие миллионеры».

«На следующий день, – вспоминал позже Черчилль, – я увидел из окна своей спальни, как какой-то джентльмен бросился с пятнадцатого этажа и разбился. На Уолл-стрит в момент наивысший паники я был узнан каким-то человеком, который пригласил меня на фондовую биржу. Я ожидал увидеть столпотворение, но зрелище, представшее моим глазам, оказалось на удивление спокойным и упорядоченным. Сотрудники биржи ходили как в замедленной киносъемке, предлагая друг другу огромные пачки ценных бумаг за треть прежней стоимости, но не могли найти ни одного смельчака, согласившегося бы приобрести состояние, которое они предлагали».

30 октября Черчилль на пароходе отплыл из Нью-Йорка. Он был в плохом настроении. Неделю назад теневой кабинет консерваторов по настоянию Болдуина согласился поддержать план лейбористского правительства относительно Индии. С Черчиллем, поскольку он был в Нью-Йорке, не посоветовались. Согласно этому решению, оглашенному 31 октября вице-королем лордом Ирвином, Индии предоставлялся статус доминиона. Сохранялся пост вице-короля, назначаемого из Лондона, и британские вооруженные силы для обороны страны, но Индия должна была в ближайшие годы заменить местными кадрами все руководство. Черчилль был уверен, что это ошибочное решение и что индусы и индийские мусульмане не готовы управлять страной. Необходимо было, по его мнению, еще несколько десятилетий британского правления, прежде чем эти народы смогут взять на себя ответственность за свою судьбу, не допустив расколов, кровопролития и неравенства. Он полагал также, что после предоставления статуса доминиона с новой силой зазвучат требования о полной независимости, против чего возражали и Макдональд, и Болдуин. Черчилль был убежден, что индийцы пока готовы только к самоуправлению на региональном уровне.

6 ноября Черчилль прибыл в Лондон. На следующий день в палате общин он слушал, как Болдуин говорил о том, что Консервативная партия поддерживает предоставление Индии статуса доминиона. «Во время всего выступления Уинстон сидел хмурый и несчастный», – написал Ирвину председатель Консервативной партии Д. К. К. Дэвидсон. Сэмюэл Хор сообщал тому же Ирвину: «Во время дебатов Уинстон чуть с ума не сходил от ярости, а по их завершении ни с кем не мог разговаривать». Но Черчилль не собирался молчать. В статье, опубликованной 16 ноября в Daily Mail, он писал: «Британское правление принесло Индии мир и процветание. Была установлена справедливость в отношении всех народов и каждого человека. Наука была поставлена на службу огромному и беспомощному населению. Но индусы, которым было позволено соблюдать все их традиции и обычаи, до сих пор третируют шестьдесят миллионов своих сограждан – «неприкасаемых», чье простое появление на улицах считается оскорблением, а их существование – заразой. Не может быть дан статус доминиона тем, кто так плохо относится к своим соплеменникам, проливающим пот на их же благо. Наделение их статусом доминиона будет преступлением».

Как Черчилль и предполагал, крупнейшая партия Индии, Индийский национальный конгресс, тоже воспротивилась статусу доминиона. Через шесть недель после появления его первой критической статьи новый лидер конгресса Джавахарлал Неру, получивший, кстати сказать, как и Черчилль, образование в Харроу, потребовал полной независимости Индии. Неру призвал всех членов Индийского конгресса уйти со своих постов и начать всеиндийскую кампанию за неповиновение британскому правлению. Кампанию поддержал духовный лидер индийского национализма Махатма Ганди. Ирвин арестовал и его, и Неру.