– Клянусь богом войны, мы сделаем это! – воскликнул Ауицотль. – Разумеется, сначала придется вынести вопрос на рассмотрение Изрекающего Совета, но это будет простой формальностью.

– Может быть, – сказал я, – мой господин сочтет нужным сообщить Изрекающему Совету также и о том, что как только солдаты обустроятся на новом месте, к ним смогут присоединиться и их семьи. За ними последуют торговцы, а там и иные мешикатль получат возможность переселиться на новые плодородные земли. Наш гарнизон способен стать зерном поселения, из которого со временем вырастет второй Теночтитлан...

– Мечты у тебя с размахом, а? – усмехнулся Ауицотль.

– Может быть, это было излишне смело с моей стороны, Чтимый Глашатай, но я упомянул о возможности подобного переселения на совете старейшин маме, и они заявили, что не только не будут этому препятствовать, но и сочтут за честь возможность превращения своего края в, как они выразились, Теночтитлан Юга.

Правитель посмотрел на меня с подозрением, некоторое время помолчал, барабаня пальцами, а потом сказал:

– В мирное время ты всего лишь купец, считающий бобы, а в армии, хоть и дослужился до звания текуиуа...

– Милостью моего господина, – смиренно вставил я.

– Короче говоря, ты – никто! И вдруг ты приход ишь и даришь нам целую новую провинцию, более ценную, чем любую из всех присоединенных к Мешико путем переговоров или силой со времен правления нашего высокочтимого отца Мотекусомы. Я обязательно доведу до сведения нашего Совета.

– Мой господин, – промолвил я, – раз уж было упомянуто имя Мотекусомы, я должен сообщить следующее...

И я завел разговор, который откладывал до последней возможности: пришлось изложить все нелицеприятные соображения бишосу Коси Йюела относительно его племянника.

Как я и ожидал, Ауицотль начал сердито фыркать и заметно багроветь, но его гнев был направлен не на меня. Он напрямую заявил мне:

– Узнай же, молодой Микстли, что в бытность свою жрецом юный Мотекусома неукоснительно следовал всем правилам, предписываемым богами, вплоть до самых дурацких и несуразных. Он изо всех сил стремился искоренить все человеческие слабости как в себе, так и в других. В отличие от многих жрецов мой племянник никогда не впадал в ярость и не выходил из себя, но оставался холоден и бесстрастен. Но как-то раз, произнеся слово, которое, как ему показалось, могло быть сочтено богохульством, он проткнул себе язык и протащил сквозь отверстие шнур, на котором было нанизано штук двадцать шипов агавы. А в другой раз, когда его посетила низменная мысль, он проделал такую же дырку в своем тепули и снова подверг себя кровавому самоистязанию. Ну а теперь, сделавшись командиром, Мотекусома, похоже, перенес свой фанатизм на вопросы войны. По-видимому, впервые получив под начало людей, этот щенок койота стал скалить зубы и рычать вопреки как полученным приказам, так и здравому смыслу... – Ауицотль сделал паузу, а когда продолжил, мне показалось, что он снова размышляет вслух. – Я понимаю, что он стремится быть достойным имени своего деда – Воинственного Владыки. Молодого Мотекусому не устраивает мир с соседями, ибо ему нужны противники и победы. Он хочет, чтобы его уважали и боялись как человека с крепкими кулаками и зычным голосом. Беда в том, что мой племянник не понимает: этого мало. Если за душой нет ничего большего, такой человек, встретив противника, у которого и кулак покрепче, и голос погромче, сам съежится от страха.

– У меня сложилось впечатление, мой господин, что представитель сапотеков больше всего страшится возможности того, что твой племянник может когда-нибудь стать юй-тлатоани Мешико.

Услышав это, Ауицотль все же бросил на меня хмурый взгляд.

– Коси Йюела умрет задолго до того, как ему придется беспокоиться о своих отношениях с каким-либо новым юй-тлатоани. Нам всего сорок три года, и мы собираемся жить еще долго. А прежде чем умереть или впасть в старческое слабоумие, мы сообщим Совету имя нашего преемника. Сразу нам и не вспомнить, сколько именно сыновей среди двух десятков наших детей, но в любом случае среди них найдется хотя бы один новый Ауицотль. Имей в виду, Микстли, громче всех грохочет пустой барабан, который годится только на то, чтобы в него колотили. Мы не посадим на наш трон пустозвона вроде нашего племянника Мотекусомы. Запомни наши слова!

Я их запомнил. И с горечью вспоминаю их до сих пор.

Чтимому Глашатаю потребовалось некоторое время, чтобы сладить со своим возбуждением. Потом он спокойно сказал:

– Мы благодарим тебя, Микстли, за возможность размещения нашего гарнизона в далеком Шоконочко. Это и будет новым назначением молодого Воинственного Владыки. Он получит приказ немедленно выступить на юг, основать там опорный пункт Мешико и командовать этим отдаленным постом. Мотекусоме обязательно следует найти занятие, но лучше всего держать его в безопасном отдалении. Иначе у нас может возникнуть искушение бить тяжелыми барабанными палочками по голове собственного племянника.

Прошло несколько дней, и все то время, которое я не проводил в постели, заново знакомясь со своей женой, я посвящал знакомству со своим первым собственным домом. Снаружи он был облицован до белизны сияющим известняком с Шалтокана и украшен скромной резьбой, тоже белого цвета. Со стороны наше жилище выглядело обычным домом преуспевающего, но не чрезмерно обогатившегося почтека, зато уж внутренняя отделка была самого высокого качества. Все здесь дышало новизной, ничем не напоминая о былых владельцах участка. Двери из резного кедра вращались на утопленных в гнездах штырях, в наружных стенах имелись двойные окна, которые занавешивались особыми сворачивающимися шторами, собранными из легких планок.

На нижнем этаже – как я уже говорил, дом стоял не на земле, а на сваях – располагались кухня, трапезная и особая комната, где я мог принимать гостей или вести деловые беседы. Отдельного помещения для рабов не было: по окончании рабочего дня Бирюза просто раскладывала свою тростниковую циновку на кухне и ложилась там спать. На верхнем этаже дома находились наша спальня и спальня для гостей (каждая со своими умывальней, отхожим местом и парилкой) и еще одна комнатка поменьше. По правде сказать, я не понимал, зачем она нужна, до тех пор, пока Цьянья однажды не объяснила мне со смущенной улыбкой:

– Когда-нибудь, Цаа, у нас может появиться ребенок. А то и не один. Эта комнатка пригодится для детей и для их няни., Плоскую крышу дома ограждала балюстрада из скрепленных раствором камней – высотой по пояс, с прямоугольным орнаментом. По всей поверхности крыши уже распределили чинампа – плодородный суглинок с перегноем, пригодный для посадки цветов, тенистых кустов и пряностей. Наш дом не возвышался над стоявшими по соседству, так что вида на озеро с крыши не открывалось, но зато мы могли видеть храмы-близнецы на вершине Великой Пирамиды и два конуса: дымящийся вулкан Попокатепетль и спящий вулкан Истаксиуатль.

Все комнаты на обоих этажах Цьянья обставила лишь самым необходимым: многослойными постелями, плетеными коробами и низенькими табуретами и скамейками. Помещения были почти пусты: по ним гуляло эхо, поблескивали еще не покрытые коврами каменные полы, белели голые известняковые стены.