С самого начала американцы чётко обозначили свой интерес: поскольку ракеты СС— 20 производятся на Воткинском машиностроительном заводе в Удмуртии на Урале, США должны иметь возможность контролировать всю выходящую с завода продукцию. С этой целью у специально оборудованного проходного пункта этого завода должна непрерывно и круглосуточно нести дежурство американская инспекционная группа.

В этом не было ничего страшного. На заводе в Воткинске помимо ракет производились стиральные машины, буровые станки и другое подобное оборудование. Однако Советский Союз требовал большего и выступал за то, чтобы инспекторам был обеспечен доступ на сами заводы, производящие ракеты, как на территории США, так и СССР. Но американцы были против.

После недолгих колебаний Советский Союз согласился с американским предложением в отношении Воткинска, но потребовал, чтобы аналогичная проверка могла проводиться советскими инспекторами на заводах в США. И тут американцы сразили советских переговорщиков наповал:

— А у нас нет предприятий а ля Воткинск. Компоненты ракет производятся на многих заводах и собираются ракеты тоже не на одном предприятии. Все они производят также другую секретную продукцию, и потому советских инспекторов допустить туда мы не можем.

Настала пора долгой дипломатической тяжбы. Начали её опытные дипломаты Алексей Обухов и Майк Глитман, потом продолжили Юлий Воронцов и Макс Кампельман, а теперь вели Сергей Ахромеев и Поль Нитце. И вопрос этот был одним из самых болезненных.

В конце концов, Шеварднадзе, наблюдавший за их баталиями, пошёл на уступку –дал согласие, чтобы контроль, аналогичный Воткинску, осуществлялся только на одном из предприятий США, производящих ракеты. Против этого американцам было трудно возражать. Однако они стали называть один за другим заводы, которые, по их же собственному признанию, ракет не производили. Обстановка в Женеве накалилась до предела. Теперь в Вашингтон звонил Шульц и просил министра обороны Карлуччи решить эту злосчастную проблему.[261]

А финальная встреча министров всё время откладывалась. Произошла она поздно вечером в американской миссии. Шульц был в мрачном настроении и вместо переговоров предложил чай с печеньем. Потом, ещё потянув время, сказал:

— Неохотно, но мы согласны на Магну!

Инцидент был исчерпан –в Магне, штат Юта, был завод «Геркулес», где производились ракеты. После этого Шеварднадзе и Шульц вышли к прессе и объявили, что все проблемы решены –осталось только облечь эти решения в договорный язык. А за их спиной маршал Ахромеев горько пошутил:

— Теперь мне осталось одно — просить убежище в нейтральной Швейцарии.

КАК ГОТОВИЛИ ДИРЕКТИВЫ ДЛЯ ГОРБАЧЁВА

В Москве и в Вашингтоне теперь во всю готовились к предстоящей встрече в верхах. До неё оставалось всего 13 дней.

С Договором по РСМД всё вроде бы было в порядке –он будет подписан во время визита Горбачёва в США. Серьёзные трудности оставались в отношении Договора о 50%— ном сокращении СНВ. Его хотели подписать через полгода — в ходе ответного визита Рейгана в Москву в 1988 году. Но для этого требовалось разрубить ряд серьёзных узлов. И главное, определиться, как быть с глухим тупиком по ПРО. Он каменной глыбой лежал на пути к радикальному сокращению этих вооружений.

Пятёрка в Москве по нескольку раз в неделю рассматривала эти проблемы, но согласия не было. МИД предлагал проводить гибкую линию. И прежде всего в отношении подуровней на МБР и БРПЛ в рамках уже согласованного общего уровня в 6000 боезарядов для всей стратегической триады –МБР, БРПЛ и ТБ.

Основная трудность была здесь в том, что Советский Союз главную угрозу видел со стороны американских БРПЛ, а США –со стороны советских МБР. И основания для этого были. МБР превосходили БРПЛ по мощности и точности, но БРПЛ могли достигать целей на территории СССР за более короткое время. Поэтому каждая из сторон добивалась ограничений на те ракеты, которые представляли угрозу именно для неё. Но одновременно стремилась сохранить свободу рук в отношении тех средств, которые составляли основу собственных стратегических наступательных сил. И тут не было ничего экстраординарного — в военной дипломатии так принято. Особенно на старте переговоров.

Соответственно Советский Союз предлагал, чтобы на МБР был установлен подуровень в 3000— 3300 боеголовок, на БРПЛ — 1800— 2000 и на тяжёлые бомбардировщики — 800— 900 боезарядов. А американцы предлагали подуровень для МБР в 3300 и общий подуровень на МБР и БРПЛ в 4800, что оставляло им значительную свободу рук в выборе стратегических средств нападения. Правда, Шульц в октябре сделал уступку: дал понять, что США могут снять предложение об установлении отдельного подуровня на МБР, если стороны договорятся об общем подуровне для МБР и БРПЛ, и предложил всё те же 4800 боеголовок.

Однако советские военные стояли насмерть –принятие этого американского предложения будет означать слом традиционной структуры стратегических сил СССР. Поэтому Шеварднадзе отклонил тогда компромисс, предложенный Шульцем.

Теперь, после жёстких споров на Пятёрках, удалось немного подправить советскую позицию. В директивах к переговорам Горбачёва в Вашингтоне было записано, что подуровни на МБР и БРПЛ могут составлять по 2000— 3300 боезарядов. При этом «необязательно, чтобы потолки по МБР и БРПЛ у сторон совпадали. США могли бы иметь больший процент боезарядов на БРПЛ, мы –на МБР. Остальные боеголовки –на тяжёлых бомбардировщиках». В общем, «стороны по своему усмотрению будут определять соотношение зарядов на МБР и БРПЛ». Но «в сумме каждая сторона могла бы иметь на них не более 5000— 5200 боезарядов». Причём, можно согласиться на установлении только одного этого общего подуровня.

Это был серьёзный шаг вперёд. Но упрямый Карпов ещё спорил:

— Американцы предлагают суммарный подуровень на МБР и БРПЛ в 4800 боезарядов. Мы можем пойти на 5000. Разница –всего 200 боезарядов. Неужели споры об этих 200, когда мы будем иметь их многие тысячи, могут стать камнем преткновения к соглашению? Почему не согласиться на 4900 или на худой конец –на 4800?

Однако военные, которых представлял Ахромеев, твёрдо стояли на своём:

— При оценке эффективности ответного ядерного удара наличие 200 или даже 100 ядерных боезарядов может сыграть решающую роль. Кроме того, 5000 –это для нас порог, ниже которого придётся либо ломать нашу структуру СНВ, либо идти на фактический отказ от паритета с США. И то, и другое –неприемлемо.

Но особенно острыми на Пятёрках были схватки по ПРО. Позиция МИД заключалась в том, что перспективы создания СОИ на деле весьма зыбкие. Но договориться с американцами о конкретных правилах соблюдения Договора по ПРО всё равно не удастся. Особенно при Рейгане. Поэтому нужно добиваться компромисса, затягивающего и ограничивающего работы в США над программой СОИ. Суть этого компромисса: каждая из сторон останется при своём толковании Договора по ПРО, а развёртывание СОИ будет отложено. Это позволит нам сохранить свободу рук в случае необходимости для любых ответных действий и, в тоже время, расчистит путь к сокращению стратегических ядерных вооружений. Всё это, доказывали мидовцы, и возможно, и результативно. Об этом свидетельствует следующее.