— Мне ещё не сказали этого, — ответил молодой русский.

Горбачёв проигнорировал эту шутку и только обиженно поджал губы. Но не упустил инициативу и стал страстно излагать советскую позицию по сокращению обычных вооружений в Европе, подчёркивая, что Советский Союз выступает за полную ликвидацию существующих там дисбалансов. В этом заявлении был глубокий смысл. Американские ястребы, критикуя Договор по РСМД, призывали Сенат, когда дело дойдёт до ратификации, обусловить вывод американских Першингов из Европы устранением советского превосходства в обычных вооружениях. И своим заявлением Горбачёв как бы протягивал президенту руку помощи. Но... Рейган по — видимому не врубился или не мог вспомнить американской позиции и потому молчал.

А зря. В «разговорнике» для бесед с Горбачёвым, который накануне был специально подготовлен в госдепартаменте и теперь лежал на столе перед президентом, чётко говорилось:

«Сейчас, после заключения соглашения по РСМД, стабильность в обычных вооружениях в Европе заслуживает нашего приоритетного внимания… Наша цель в этих новых переговорах будет состоять в установлении более стабильного баланса в обычных вооруженных силах на более низких уровнях и в большей открытости военной деятельности».[266]

Эта цель полностью совпадала с целями новой советской политики в Европе, и тут явно могло быть общее поле для договорённости. Но Рейган отрешённо перебирал бумаги, лежавшие на столе, и молчал. Разговор с Горбачёвым пришлось вести госсекретарю Шульцу.

После этих бесед в Белом доме Горбачёв приехал в советское посольство и там весь остаток дня встречался с американцами — государственными деятелями, учёными, артистами, священнослужителями и говорил, говорил практически без остановки и не пользуясь заготовленными шпаргалками на все случаи жизни. А когда, наконец, поздно вечером остался один, сказал своему близкому окружению:

— Ну, как можно вести дела с Рейганом? Он только и знает, что к месту или не к месту рассказывать свои анекдоты. Меня уже от них тошнит.[267]

Весь этот день 8 декабря, с раннего утра и далеко за полночь, работала знаменитая советско— американская рабочая группа по разоружению. Её возглавляли доверенные советники лидеров обеих держав — маршал Ахромеев и посол Нитце. Как и в Рейкьявике, главы государств поручили им заняться детальной проработкой остающихся несогласованных вопросов. Работали они по 14 — 15 часов в сутки, а поздно ночью докладывали результаты своим руководителям. И главной темой их затяжных баталий, также как и в Рейкьявике, было взаимосвязанное противостояние двух проблем: сокращение СНВ и судьба Договора по ПРО.

Задел в продвижении по стратегическим вооружениям, с которым стороны приехали в Вашингтон, был невелик. По сути дела ранее удалось договориться лишь

— о сокращении СНВ в принципе на 50%;

— установить предельный уровень для стратегических носителей в 1600 единиц и 6000 боеголовок;

— разработать правила засчёта тяжёлых бомбардировщиков и их ядерных вооружений.

Теперь в Вашингтоне урожай был куда богаче. К исходу дня 9 декабря в рабочей группе договорились по двум весьма важным вопросам:

— об установлении подуровня на тяжёлые МБР в 154 ракеты и 1540 боеголовок;

— об ограничении развёртывания крылатых ракет морского базирования (КРМБ) большой дальности сверх пределов 1600 носителей и 6000 боезарядов.

В отношении тяжёлых ракет крупную уступку пришлось сделать Советскому Союзу. Но по КРМБ уступили США. И хотя предельный уровень для них был тогда не установлен, стороны обязались «установить предельные количества таких ракет и вести поиск взаимоприемлемых и эффективных методов контроля за осуществлением таких ограничений, что могло бы включать использование национальных технических средств, мер на основе сотрудничества и инспекцию на местах». Сам факт такой договорённости означал уже многое. За год до этого, в Рейкьявике американцы вообще отказались разговаривать по КРМБ. Но теперь, по сути дела, они впервые шли на охват мерами разоружения своих святая святых –кораблей ВМФ.

Оставался, однако, несогласованным другой крупный вопрос: установление предельного уровня на суммарное количество ядерных боеголовок МБР и БРПЛ в рамках совокупного уровня 6000 боезарядов. Как и было предусмотрено директивами, советские переговорщики предлагали подуровень в 5000 боезарядов, а американские — 4800. Конечно, разница в 200 боезарядов была не так уж велика. Но военные с обеих сторон стояли насмерть. И выход из этого тупика не проглядывал.

Тем более что был другой камень преткновения, который грозил завести все переговоры в тупик. И, как всегда, этим камнем преткновения явились проблемы, связанные с созданием противоракетной обороны.

Советский Союз по— прежнему жёстко увязывал заключение соглашения о сокращении стратегических вооружений со строгим соблюдением Договора по ПРО и отказом США от развёртывания СОИ. А Рейган никак не мог отказаться от своей навязчивой идеи создания этой самой СОИ, не без иронии прозванной в Америке «Звёздными войнами». И хотя новое окружение президента было настроено к ней весьма скептически, Рейгану оно не перечило.

Поэтому утром 9 декабря на встрече с Горбачёвым в Овальном кабинете Белого дома Рейган изложил прежнею жёсткую позицию США.

— Мы намерены –подчеркнул он, — продвигаться в исследованиях и развёртывании СОИ, и, если убедимся, что это реалистическая идея, мы намерены создать СОИ.

Но реакция Горбачёва была для американцев неожиданной. Вместо обычных долгих рассуждений о важности соблюдения Договора по ПРО он резко бросил:

— Господин президент, делайте то, что Вы считаете нужным! И если в конце концов сочтёте, что система, которую Вы так хотите создать, действительно работоспособна — действуйте. Я не собираюсь Вам говорить, что надо делать. Я думаю, что Вы просто выбрасываете деньги на ветер. Но если это то, что вы хотите, — делайте!

Мы движемся в другом направлении, и мы сохраняем наш выбор делать то, что в наших интересах и то, что мы считаем необходимым. Полагаю, что мы сможем сделать это с меньшими затратами и с большей эффективностью.