Я очень дорожил советами П.С., и потерю его я переживал очень тяжело… Большой умер писатель. Умер рано. За неделю до смерти, дома, а до этого в Кремлевской больнице мы обсуждали с ним задуманный им роман из жизни уездного училища. «Я напишу совсем не то, что написано о школе, — говорил он. — Вот встану, поедем с вами в Белев, половим рыбку, отдохнем, а потом и за работу». Как-то я ему сказал, что завел альбом с автографами писателей, и принес ему его, он мне вписал туда следующее:

«НОВОЯВЛЕННОМУ МАСТЕРУ НОВЕЛЛЫ

Дорогой Александр Иванович, чем

Это объяснить, что вы

Всех писателей поделали

поэтами. Вот и я свое

обращение принужден облечь в

стихотворную форму. Жму

Вам руку и желаю написать

еще в десять раз больше новелл!

23. XI.37. Ваш Пант. Романов».

Когда я с П.С. договорился, что буду читать ему все свои новые вещи, я прочитал ему свой рассказ «Барсучья сопка», напечатанный в журнале «30 дней». И после в письме к нему пожаловался, что я не быстро работаю, трудно мне работается. П.С. ответил мне в письме:

«Вы говорите, Александр Иванович, что Вам трудно пишется. Может быть. Но зато нам легко читается. Вчера я как вживую видел — ручей в лощине и мшистую полянку под елками, где ехала Наталья с матерью. Это очень хороший показатель, когда, помимо описания художника, для читателя явится своя картина Ваших рассказов — хорошая, легкая выдумка. Вы не поверите, если я Вам скажу, что завидую Вам. У меня ничего не выходит сейчас, а Вам — браво, браво!

Ваш Пантелеймон Романов 23/XI37 г.».

П.С. пользовался симпатией всех знавших его товарищей-писателей. Но я не заметил, чтобы он в отдельности дружил с кем-нибудь из них. От писательской среды П.С. держался в стороне. Был мил при встрече, но на дружбу не шел. «йк что, чем я заслужил к себе такое отношение — не знаю. Но последнее время мы с ним очень дружили, и я, признаться, дорожил его вниманием и как художника и как человека. А художник он был большой и по-моему, еще не оцененный. Но во всяком случае П.С. в русской литературе остается, и рассказами его, как и рассказами Чехова, будут зачитываться многие и многие годы.

Был я у него на даче, недалеко от ст. Крюково, Октябрь. ж.д., гуляли. Он тогда уже был нездоров. Утомлялся. «Работайте над словом, А.И., — говорил он мне. — И учитесь подмечать то, что ускользает от взгляда других. Наша профессия — уметь видеть. Жаль, что моя «Наука зрения» не издается». В это время он написал комедию «Его жена» и ждал ответа от Станиславского. Вскоре ответ был получен, за смертью автора и самого Станиславского так пьеса и не увидела света. А П.С. особенно был рад одной детали в этой пьесе. На всем ее протяжении одно из действующих лиц произносит только одно слово: «Извиняюсь!» «Это «извиняюсь», — говорил мне П.С. — гвоздь пьесы! В смысле сценичности. Представляете, как будет хохотать публика». Рассказал он мне, как появился у него роман «Собственность». «Сначала я написал маленький рассказик, — говорил мне П.С. — а потом думал над ним, получился роман. А тема зародилась на даче, куда я поехал с одной знакомой. И пока я ждал ее на скамеечке и глядел на собственную дачку, у меня зародился рассказ».

16. V.40

Виктор Ардов

Ему доступна была

вся мыслимая палитра чувств и эмоций

Писатель Пантелеймон Сергеевич Романов рано умер: ему было 54 года. При жизни он пользовался большой популярностью. И мне хочется записать мои впечатления от того, как талантливо умел читать свои рассказы Пантелеймон Сергеевич.

Неоднократно приходилось мне выступать вместе с П. С. Романовым в составе писательских групп перед слушателями Москвы и других городов. Иногда мы читали в маленьких населенных пунктах — в рабочих клубах Подмосковья и других областей. И всегда признанным «премьером» наших вечеров был Романов. После него выступать уже нельзя было: Пантелеймон Сергеевич читал настолько сильно, смешно, где надо, а где надо — трогательно, что любая аудитория буквально отвечала овациями на его выступления.

У Романова была чисто народная русская речь. Он легко передавал говор крестьян и рабочих, интеллигентов и полуинтеллигентов. Родился Пантелеймон Сергеевич в Одоеве Тульской губернии. 1 км он и наслушался этих неповторимых интонаций.

А насколько крепко въелся в П. С. Романова коренной русский быт, видно из одного забавного эпизода. В каком-то столичном клубе должна была выступать группа писателей. Я немного опоздал, и когда я появился в комнате за кулисами, которую отвели для выступающих, там уже сидел Пантелеймон Сергеевич. А на эстраде читал свои произведения Матэ Зал-ка — его мы называли на русский лад Матвеем Михайловичем… Я спросил у Романова: что происходит в зрительном зале? И он ответил, лукаво улыбаясь, по-церковному:

— От Матфея чтение…

Когда ведущий объявлял, что слово принадлежит писателю Пантелеймону Романову, часто возникали аплодисменты, ибо многие знали, какое наслаждение их ожидает.

На эстраду неторопливо выходил пожилой человек с короткой бородой и пепельного цвета усами, скромно одетый. Он нес большой коричневый портфель. Надо заметить, что появление с портфелем в руках перед слушателями — дело рискованное: любая аудитория предпочитает, чтобы оратор говорил наизусть. Портфель часто сулит публике длинное и скучное чтение произведений, не приспособленных для исполнения с эстрады… Но Романов медленно и спокойно усаживался за столом, надевал на нос пенсне, медленно же раскрывал свой портфель и вынимал оттуда большую кипу бумаги. Он более трех минут мог искать на глазах у своей аудитории нужную рукопись. Раскроет ее и аккуратно утюжит руками листы, чтобы лежали как следует. Затем, повернув впервые лицо к залу, объявляет заглавие вещи… Читал Романов вводные абзацы ровным голосом. И не сразу неискушенные слушатели понимали, что перед ними— чтец поразительного мастерства. Но не проходило и пяти минут с того момента, как Романов методически и даже как-то скучно располагался за столом, — писатель уже вел за собою всех, кто сидел в зале. Даже те, что пришли сюда с намерением возражать и заранее не верили в силу слова, которое