Асави какое-то время смотрела на него, затем кивнула:

– Говори, наставник.

– Достопочтенная и мудрая дама’тинг, – осторожно начал Керан. – Не нам, убогим людям, сомневаться в слове Эверама. Но если кости что-нибудь посоветуют насчет расстановки наших войск, то обозначат разницу между победой и поражением.

– Кости не говорят о таких вещах. Враги наблюдают за нами и ждут намека на то, что нам известны их намерения, – ответила Асави. – Если их шпионы заметят наши передвижения, они изменят планы и обесценят пророчество. – Она подняла палец. – Но если о месте кости умалчивают, то о времени – сообщают. Нападение состоится в Ущерб.

Хеват моргнул:

– Это невозможно. Они не посмеют…

– Посмеют по той же причине, по которой ты сомневаешься, – возразила Асави. – Они считают, что Ущерб отвлечет нас. Ослабит.

Джайан помрачнел.

– Отец говорил, что у чинов есть честь, пусть и низшего сорта, и они смиряются перед Эверамом. Но это не так, если они осмелятся напасть, когда мы будем готовиться к явлению Алагай Ка.

– Это лишь часть оскорбления, которое нанесут Эвераму, – сообщила Асави, и все взоры снова обратились к ней. – Они атакуют ночью.

334 П. В., зима

С колотящимся сердцем Терн мчал, пригибаясь и используя любые укрытия на пути. Он был по-прежнему одет в украденное черное, и темнота служила удобным покрывалом.

Недрил встречалось мало. Что бы ни говорили о народе отца, красийцы очистили окрестности Доктауна от демонов, и даже ночью едва ли приходилось бояться.

Но во тьме прятались и другие хищники.

Воспользовавшись торжествами по случаю Ущерба, Тамос подвел войска ближе и разместил их за рощицей у Кручи Колана. Когда из зарослей выскочил Терн, графский конь перепугался и с громким ржанием отпрянул.

Терн замер, боясь, что граф вылетит из седла, но Тамос удержался и опытной рукой осадил животное.

– Ночь, мальчик! – произнес он гневно и тихо. – Ты хочешь нас выдать, чтобы всех перебили?

– Они знают, – сказал Терн.

– То есть? – не понял граф.

– Видел их. Шарумы лесом обходят нас сзади. Знают, что мы здесь.

– Провались оно в Недра! – буркнул Тамос. – Сколько их? Пешие или конные?

– Намного больше, чем нас. – Терн не был в ладу с цифрами. – Но большинство пешие.

– Верхом скрываться труднее, – кивнул Тамос. – Места уже заняли?

– Пока нет, – мотнул головой Терн. – Скоро.

– Готовьте людей, – обратился Тамос к лорду Саменту. – Будем действовать, как планировали.

– Хотите въехать прямиком в ловушку? – спросил тот.

– А что еще делать? – ответил вопросом граф. – Другой возможности не будет. Эгар и его люди готовы, а у Лактона нет припасов на зиму. Мы должны взять этот холм и выставить лучников, чтобы прикрыть развертывающиеся силы лактонцев. У вражеской пехоты узкий коридор для атаки. Когда мы займем возвышенность, они замаются нас вышибать.

– Но не отступят, – заметил Самент. – Заняв холм, мы окажемся в западне.

– Если продержимся до взятия доков, то, возможно, сумеем прорваться верхом.

– А если нет?

– Тогда, – сказал Тамос, – мы будем защищать доки, пока не умрем.

Аббан опирался на костыль и всматривался во тьму из окна склада. Кабинет занимал верхний этаж, и окна выходили на все четыре стороны.

Рядом неясно вырисовывался Глухой, но Аббан оставался неспокоен. Великан был сильнее всех, кого знал Аббан, и успешно продвигался к званию мастера шарусака, но с Кераном казалось надежнее. Наставник не имел равных в бою и пользовался всеобщим уважением, готовый – даже жаждавший – советовать и поправлять, когда Аббан рисковал совершить глупость.

Удивительно, в какую зависимость он впал от наставника – человека, которого некогда ненавидел всем существом. Который столкнул Аббана со стены Лабиринта в самую гущу демонов только за то, что он неправильно сложил сеть.

Купеческим умом Аббан его понимал. Сам он был для отряда обузой и своей несостоятельностью как воина подвергал опасности остальных шарумов. Он залез в неоплатные долги, словно курица, не способная нестись. С точки зрения Керана, убить его было разумнее.

Но Аббан обладал другими талантами, и они сделали его бесценным для Шар’Дама Ка – и его сыновей. Это его план осуществлялся сегодня. В случае победы Джайан припишет ее себе, а участие Аббана сотрут из летописи. В случае поражения жизнь хаффита не будет стоить пыли на его сандалиях.

Керан был нужен снаружи, во тьме.

В нескольких шагах от Аббана беспокойно расхаживал дама Хеват. Старик беспокоился не меньше. Безмятежность излучала только Асави, коленопреклоненная на полу в белоснежном гадальном облачении. Прихлебывая чай, она хладнокровно наблюдала за мужчинами.

Красийцы весь день старались вести себя как ни в чем не бывало. Хеват устроил молебен по случаю Ущерба, а воины ели, отдыхали, возлежали с женщинами. Многих шарумов послали за семьями, чтобы осесть и закрепиться в городе, а холостяки, после разграбления Доктауна, взяли себе невест из землепашцев.

Однако собравшись на алагай’шарак, как полагалось в Ущерб всем шарумам, они не пошли обычным путем, который избирали, чтобы очистить от алагай городские окрестности. Невидимые в черных одеждах, они стремительно перебрались в места, подходившие для засады на приближавшихся чинов.

С утра изучив расклад, Асави сказала Джайану:

– Ударь, когда пламя трижды прочертит небо.

Могущество алагай хора было явлено в очередной раз, когда в небеса взметнулись языки воющего огня и звук разнесся на мили.

Парение чинской петарды повторил другой огненный росчерк, взлетевший с озера. Третий осветил небо на юге, куда увел своих даль’шарумов Шару.

Вдали протрубил рог Шарака, и Аббана зазнобило. Будь что будет, битва началась.

На лактонских боевых кораблях, которые быстро шли к мелководью, по сигналу взревело пламя, забушевавшее в метательных коробах. Расчеты мехндингов немедленно взялись за работу, но все еще наводили орудия, когда небо наполнилось огненными дугами. Хеват замер, следя за снарядами с волнением на обычно бесстрастном лице.

Аббана они не заботили. Его инженеры и метчики обезопасили здание, встроив в стены тела алагай для усиления меток. Грубое, но достаточно действенное подобие магии хора дама’тинг. Булыжники отскочат, как горох, и не возьмет никакое пламя. Даже дым, просочившийся внутрь, преобразится в свежий ветерок. В руины мог обратиться весь город, а его склад останется целым и невредимым.