Постепенная инфильтрация национал-социалистических ценностей и их адептов в вооруженные силы едва ли вызывала удивление. Германская армия в 1920-х годах была очень немногочисленной, и служба в ней была длительной. В 1933 году в кадровой армии было всего 4000 офицеров. Политические полувоенные организации были куда более многочисленными, а к 1934 году СА стали самой крупной организацией такого рода. Когда в 1933 году численность армии стала расти, было неизбежно, что многие новобранцы вступали в ее ряды после того, как прошли обучение в том или другом радикальном националистическом молодежном движении догитлеровского периода. Восстановление призыва в армию 14 марта 1935 года привело к волне молодых рекрутов, за спиной которых был опыт членства в Гитлерюгенде, трудовой службе или СА. Это вызвало дополнительные трения между старыми профессиональными военнослужащими и молодыми горячими национал-социалистами, которые были не готовы проявлять лояльность к старомодным ценностям, присущую их вышестоящим командирам97. Армия стала отражением более широкого общества, так, как это было и в Советском Союзе, а из всех элементов общества представители молодого поколения оказались наиболее сознательными национал-социалистами.

Самая серьезная угроза монополии вооруженных сил исходила в обеих диктатурах не от партии, а от аппарата госбезопасности. В Советском Союзе в подчинении Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) находилось 750 000 человек. Орган включал полицию и милицию и вооруженных офицеров безопасности. Этот аппарат стоял над самой армией и подчинялся непосредственно народному комиссару внутренних дел, а не Ворошилову. Наряду с политическими комиссарами, представителей службы безопасности назначали во все армейские подразделения, от дивизий до полков. Их задача состояла не в том, чтобы обратить рядовых рекрутов в правоверных коммунистов, а в том, чтобы выявить и изолировать антикоммунистов и контрреволюционеров. Каждый командир понимал, что за слабое политическое воспитание он рискует получить нечто большее, чем просто выговор; каждый раз, когда он допускал ошибку или насмехался над текущей партийной линией, он рисковал быть обвиненным в саботаже или политическом отступничестве. В Германии аппарат службы безопасности не имел возможности действовать как высший закон для вооруженных сил (хотя в 1936 году фон Бломберг согласился с тем, что солдаты, обвиненные в совершении политических преступлений, должны быть переданы в руки гестапо, а не армейской судебной системы), но у СС, чьи руководители в 1936 году стали доминировать в аппарате службы безопасности, имелись претензии на соперничество с армией. СС, по определению их лидера, Генриха Гиммлера, является «стражем нации, стражем нордической расы…»98. В 1936 году СС было дано право иметь оружие при охране концентрационных лагерей. Три года спустя Гиммлер добился успеха, убедив Гитлера в необходимости создания отдельных подразделений СС в войсках в качестве вооруженных сил [Waffen SS]. Взаимоотношения между армией и СС в середине 1930-х годов были весьма натянутыми. Драки и стычки между эсэсовцами и солдатами происходили регулярно. Гиммлер не скрывал своего недоверия к старшим офицерам, также он не делал тайны из своей конечной цели, заключавшейся в создании, в дополнение к регулярной армии, образцовых вооруженных подразделений СС в качестве защитника нации. Целенаправленное культивирование образа СС как партийной и национальной элиты, вооруженной во всех аспектах, было самой прямой угрозой, которую партия создала для вооруженных сил, поскольку аппарат службы безопасности пользовался исключительной властью, а Гиммлер находился в теснейших отношениях с Гитлером99.

Таким образом, тот факт, что НКВД и аппарат службы безопасности Гиммлера стали играть центральную роль в кризисе взаимоотношений между гражданскими и военными службами в 1937–1938 годах в обеих диктатурах, был не простой случайностью. В эти два года Советские вооруженные силы и германская армия обнаружили, что их высшие руководители подверглись чистке, а любые попытки обрести профессиональную автономию или политическое влияние решительно пресекались. Это имело глубокие последствия в обеих диктатурах.

Чистка среди высшего командного состава армии в Советском Союзе была частью более широкого террора, охватившего в 1937 году все советское общество, однако имела и собственные специфические причины. В органах безопасности были подозрения в отношении руководителей армии, восходившие еще к началу 1930-х годов и к периоду советско-германского сотрудничества. В течение 1930–1932 годов Красная Армия была очищена от бывших царских специалистов, более 3000 из которых были уволены и сосланы в лагеря. В ходе регулярных допросов две жертвы чисток намекнули на то, что Тухачевский сам обсуждал планы военной диктатуры. По требованию Сталина ОГПУ провело расследование и сообщило, что маршал был на «100 % чист»100. Почти наверное органы безопасности держали армейских командиров под строгим наблюдением, но Тухачевский усугубил свое положение резким и нетерпимым отношением к политикам, к Ворошилову в особенности, о чьей полной некомпетентности в военных делах он высказывался совершенно открыто.

Тухачевский был очень популярной фигурой в армейских кругах Герой гражданской войны, красивый, уверенный в себе, он был истинным образцом Бонапарта, ожидающего своего часа. Его прямодушный стиль не менялся и в присутствии Сталина. Когда в ноябре 1936 года он организовал военно-штабные учения, которые моделировали нападение Германии, Сталин приказал продемонстрировать их в Кремле. Тухачевский позднее неожиданно обнаружил, что его коллеги услужливо разыграли для Сталина симуляцию того, как советские войска уже отразили германскую атаку, ворвались в Польшу, соединились с антифашистскими революционными силами и достигли триумфальной победы в настольной игре. Тухачевский указал им на то, что они не правы: Германия нападет без предупреждения и с сокрушительной силой и вынудит начать длительную и тяжелую оборонительную войну. «Чего вы добиваетесь? – резко возразил Сталин в ответ. – Запугать советскую власть?»101 Когда через несколько недель НКВД под руководством Ежова начал клеветническую кампанию против политической неблагонадежности среди армейского руководства, Тухачевский был первым на прицеле. Его яркой личности и идеологической непочтительности оказалось вполне достаточно для того, чтобы убедить Сталина в том, что военные могут действительно вынашивать заговор в ракурсе, который впервые оказался под подозрением в 1930 году, – «установить даже военную диктатуру»102. Пример военного переворота в Испании был еще свеж в памяти Сталина, и в марте 1937 года НКВД начал аресты советских военнослужащих, которые там воевали, под предлогом того, что они были политически заражены. Когда несчастный комбриг по фамилии Медведев под пытками секретной полиции был вынужден признаться в существовании заговора в армии, эти показания были тут же представлены Сталину.

В результате, согласно воспоминаниям Михаила Шпигельгласса, главы иностранной разведки НКВД, в Кремле возникла реальная паника из страха перед «настоящим заговором», который был раскрыт. Войска НКВД были подняты по боевой тревоге. Источником сведений о заговоре почти наверняка был сам Ежов. Его заместитель весной 1937 года проинструктировал следователей секретной службы «разработать линию о важном, глубоко законспирированном заговоре в Красной Армии», раскрытие которого подняло бы личную роль Ежова103. Документы, касающиеся заговора в армии, которые якобы поступили из германской контрразведки (происхождение которых никогда не было должным образом доказано), были использованы НКВД для того, чтобы придать правдоподобия тому, что почти наверное являлось чистым вымыслом. Сведения о контактах с немецкими военными в 1920-х годах и начале 1930-х, которые осуществлялись по условиям секретного советско-германского соглашения 1922 года, были извлечены в качестве новых доказательств двурушничества армейского командования. За Тухачевским следили повсюду; его визит в Лондон на торжества по случаю коронации короля Георга VI внезапно отменили, оправдываясь тем, что на советского маршала готовилось покушение; в мае 1937 года он неожиданно был уволен с поста зам. наркома обороны и понижен в должности, будучи назначенным командовать Приволжским военным округом, что явно было прелюдией к аресту. Несколько дней спустя его вызвали на встречу с местными политическими комиссарами, арестовали и отправили в Лефортовскую тюрьму в Москве. С ним были арестованы еще семь старших командиров армии. Даже солдаты не способны были выдержать бесконечные пытки, длившиеся целыми днями. Тухачевский был полностью раздавлен, признал свои преступления и, более того, инкриминировал их большому кругу своих коллег в армии и флоте. На заседании Центрального комитета 24 мая 1937 г. все политические интриганы настояли на том, чтобы проголосовать за судебный процесс. Никто не возразил, и 11 июня восьмерых руководителей армии судили и в тот же день признали виновными. Сталин сразу подписал их смертный приговор, и в ту же ночь все были расстреляны. Тухачевский умер со словами преданности человеку, который несколько часов назад подписал ему смертный приговор104.