Со службы Гай ушел в шесть часов и, придя в транзитный лагерь, под влиянием импульса сделал то, что в последнее время делал редко: переоделся в синюю парадную форму. Затем он сел в метро, где беженцы уже расставляли свои койки на ночь, и, доехав до станции Грин-парк, пошел пешком под аркаду Ритц в направлении Сент-Джеймс-стрит и далее – в «Беллами». На каждом шагу, подпирая стены, стояли американские солдаты, крепко облапив своих шлюх. В вестибюле клуба его приветствовал американец иного сорта.

– Добрый вечер, Лут.

– Вы будете на приеме у Эверарда Спрюса?

– Не приглашен. Вообще не знаю, кто это. А вас, по-моему, ожидают у Гленобэнов.

– К ним я пойду позже. Сначала у меня обед с Ральфом Бромптоном. Но по дороге мне, пожалуй, надо заглянуть к Эверарду.

Лут возобновил свое прерванное занятие: он писал письмо за столиком, стоявшим напротив комнатки Джоуба. Гай никогда не видел раньше, чтобы этим столиком кто-нибудь пользовался.

В следующем холле Гай нашел Артура Бокс-Бендера.

– Только что ускользнул из палаты немного отдохнуть. На Восточном фронте все складывается очень недурно.

– Недурно?

– Подожди до передачи последних известий в девять часов. Кое-что услышишь. Дядюшка Джо явно обратил их в бегство. Не хотел бы я оказаться одним из его военнопленных.

По естественной ассоциации Гай спросил:

– Есть ли что-нибудь от Тони?

Лицо Бокс-Бендера помрачнело.

– Да, было на прошлой неделе. Он все еще не выбросил из головы эту дурацкую мысль стать монахом. Я уверен, он забудет о ней, как только вернется к нормальной жизни, но сейчас это все равно неприятно. Анджела, по-видимому, не очень-то против этого. Она больше беспокоится об отце.

– Я тоже.

– Она сейчас в Мэтчете. Как ты знаешь, он оставил работу в школе, и это уже хорошо. В таком возрасте ему совсем не следовало приниматься за это занятие. Ты знаешь, у него ведь тромб. Серьезное осложнение может наступить в любое время.

– Знаю. Я виделся с ним в прошлом месяце. Тогда он, как мне показалось, был здоров, но позднее он писал, что чувствует себя неважно.

– Да, ничего не поделаешь, – сказал Бокс-Бендер. – Анджела считает, что ей следует находиться там на всякий случай.

Гай прошел в бар, где обнаружил Йэна Килбэннока, беседующего с пожилым гренадером.

– …Знаете, как внимателен король, когда дело касается любой детали военного снаряжения, – говорил он. – Монарх приказал прислать ему такой кинжал. Он-то и натолкнул короля на размышления о ножевых изделиях.

– Исключительно удачная идея.

– Да, я сам в некотором роде причастен к этому делу. Привет, Гай! Как ты думаешь, кто только что выгнал меня из дому? Вирджиния!

– Как она там?

– Без гроша. Я видел ее мимоходом, но она явно на мели. Я и до этого слышал кое-какие сплетни о ее делах.

– Я угощаю, – прервал его Гай, – по случаю дня моего рождения. Два стакана вина, Парсонс.

Гай ничего не сказал об электронном комплектаторе, однако мысль о нем согревала его во время разговоров о других вещах. Когда их стаканы опустели, гренадер сказал:

– Кто-то здесь сказал, что сегодня день его рождения. Три стакана вина, Парсонс!

Когда наступила очередь Йэна заказывать, он заметил:

– Как поднялись цены! Десять шиллингов за стакан шампанского, и к тому же дрянного! Почему бы тебе не пойти к Эверарду Спрюсу и не выпить бесплатно?

– А у него будет шампанское?

– Конечно, будет. Спрюс получает крупные специальные субсидии, а сегодня он принимает двух видных иностранцев, на которых надо произвести впечатление. Иногда приятно побывать в кругу одних штатских. Ты читаешь его журнал?

– Нет.

– Я тоже. Но его высоко ценят. Сам Уинстон читает его.

– Я не верю тебе.

– Возможно, сам-то он и не читает. Но один экземпляр направляется в канцелярию кабинета, я случайно узнал об этом.

– Я едва знаком со Спрюсом. А вот Лут туда собирается.

– Значит, туда может заявиться каждый. Луту удастся поймать такси. Для американцев они всегда останавливаются.

Лейтенант Пэдфилд все еще трудился над своей корреспонденцией. Он писал довольно усердно; перо не слишком хорошо подчинялось ему: в юности он печатал на пишущей машинке, а в ранней зрелости диктовал. Йэн послал его на Пиккадили. Действительно, через четверть часа он возвратился на такси.

– Рад, что вы едете со мной, – заявил он. – Я считал, вы не знакомы со Спрюсом.

– Я передумал.

– «Севайвэл» – весьма знаменательный рупор общественного мнения.

– Знаменующий что, Лут?

– Выживание ценностей.

– Вы считаете, я нуждаюсь в специальном натаскивании по этому вопросу?

– Прошу прощения.

– По-вашему, мне следует читать этот журнал?

– Я уверен, вы найдете его весьма знаменательным.

Было почти восемь, когда они приехали на Пейни-уок. Кое-кого из присутствовавших, включая нейтральных гостей, уже начало тошнить от коктейля, приготовленного Фрэнки, и они сбежали.

– Прием, собственно, уже закончился, – заявила одна из секретарш – не Фрэнки. На ногах у нее были веревочные сандалии, а челка, сквозь которую она разговаривала, была черная. – Эверард, по-моему, собирается уходить.

Тем временем лейтенант Пэдфилд был занят тем, что переплачивал за такси; после длительного временного пребывания в стране он все еще находил английскую денежную систему запутанной, а шофер такси старался запутать его еще больше. Услышав эти невнятно произнесенные слова, он всполошился:

– Боже мой! Неужели уже так поздно? Я должен быть на Ибьюри-стрит. Если вы не возражаете, я поеду в такси дальше.

Гай и Йэн не возражали. Доставив их сюда, лейтенант выполнил свое очевидное предназначение.

Дезертирство Пэдфилда усилило решимость секретарши, которую звали Коуни, и она сказала:

– Выпить, по-моему, уже ничего не осталось.

– Мне было обещано шампанское, – настаивал Гай.

– Шампанское! – воскликнула захваченная врасплох Коуни, не знавшая, кто такой Гай, и не имевшая ни малейшего представления, кто такие эти двое в военной форме, неясно маячившие в непроглядной мгле, но хорошо знавшая, что у Спрюса действительно есть несколько бутылок этого вина, отложенного про запас. – Я ничего не знаю о шампанском.

– Ну что ж, мы поднимемся и посмотрим сами, – перебил ее Йэн.

Коуни провела их наверх.

Толпа гостей, хотя и поредевшая, была достаточно многочисленная, чтобы образовать плотную завесу между входом и дальним углом комнаты, в котором расположился Людович. Прошло уже две минуты, как он наслаждался тем, ради чего пришел – вниманием хозяина дома.