Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Витька, не умирай, ты не можешь, Зе-е-е-евс! — потом боль прошла, и ему стало хорошо и спокойно.
* * *
Четыре минуты назад.
— Мы должны подождать ребят, — говорил Самойлов, на огромной скорости входя в крутой поворот.
— Стас, поворачивай вон туда, не будем никого ждать, — Настя показала рукой на большие открытые ворота.
— Подождём лучше здесь, — Самойлов слегка притормозил, но Настя с силой стукнула его по коленке и крикнула:
— Станислав, я сейчас тебя убью! Заезжай во двор!
Самойлов покачал головой, видя, как Настя схватилась за ручку двери, готовая открыть на ходу, и зарулил в ворота. Большой ангар мрачно возвышался посреди пустынной заброшенной базы. На огромной парковке стоял наглухо затонированный чёрный внедорожник. Стас, видя, что Настя собирается, как спринтер, рвануть с места, развернул машину так, чтобы его дверь была ближе к входу, и выскочил первым. Не давая друг другу пройти вперёд, они, как два упрямых барана, соревновались, кто протиснется в дверь первым. Стас победил, заходя внутрь, на ходу осознавая, что они делают совсем не то, что должны. Когда его взору открылся большой просторный зал, всё стало понятно. Кругом в нелепых позах лежали мёртвые люди. Стоявший у стола мужик поднял на него ствол, и Самойлову стало по-настоящему страшно. Нужно было всё-таки найти слова, убедить Настю не заходить внутрь, но теперь было уже поздно. Стас сначала услышал крик Ярского, прежде чем узнал его. Тот был в непривычной тюремной робе, весь поникший и серый, не такой как обычно. Виктор что-то громко кричал, видимо, Насте, которая ворвалась как торнадо. Всё произошло в мгновение. Ярский, как пружина, распрямился и вмиг очутился рядом со стрелком. Грохнул выстрел. Мужчина стрелял в упор. У Самойлова внутри всё сжалось от неизбежности того, что должно было сейчас произойти. Но Виктор не упал, а продолжал бороться с незнакомцем. Ещё один выстрел грохнул раскатистым эхом. Стас видел, как на спине у Виктора появилось красное пятно — похоже, пуля прошла навылет. «Там же сердце», — обречённо пронеслось в голове. В следующий миг Стаса свалили с ног. Это был ворвавшийся как молния Саня Сипелко. Он упал на одно колено и выстрелил несколько раз, но мужика, который застрелил Виктора, уже не было видно. Он словно растворился в воздухе. Стас даже не заметил, куда тот исчез. Спрятаться он мог только за огромную трибуну, стоявшую посреди зала. Вбежали несколько парней в камуфляже. Кто-то громко крикнул:
— Не стрелять! Брать живым.
Стас видел, как Настя, никого не слушая, подбежала к лежавшему Виктору, упала на колени и что-то ему кричала. Саню с Жекой вначале уложили на пол, но один из силовиков громко сказал:
— Отставить! Это свои.
Саня подбежал к столу, и Стас услышал, как он кричал кому-то из парней, что-то про подземный ход. Спецназовец рядом со Стасом по рации вызывал скорую. Самойлов подошёл к Виктору. Тот лежал на спине с открытыми, но совершенно потухшими глазами. Настя плакала, что-то постоянно говорила. Стас увидел растекающуюся лужу крови и два ранения — в живот и в левую сторону груди, чуть выше сердца. Даже мимолётного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Виктор вряд ли справится. Не прошло и пяти минут, как подбежали парамедики с носилками. Настя не отходила ни на шаг. Стас увидел, как один из врачей посмотрел на своего коллегу и как-то неуверенно пожал плечами.
— Парни, у нас с ним одна группа крови, — громко сказал Саня одному из медиков.
Тот что-то ответил, но Стас не слышал. Подошёл к большой тумбе, куда спрятался человек, застреливший Виктора, заглянул под стол. Там зияла большая тёмная дыра, уходящая под пол.
* * *
Выскочив на Ярославку, Афанасьев не поехал в Москву, а повернул, наоборот, направо, в сторону Королёва. На базе всё прошло как нельзя лучше. Рука немного болела и кровила, но это мелочи, только царапина. Надо было добраться до сто седьмой дороги и поехать в объезд Москвы. Хоть машина и неприметная, но кто его знает, лучше перестраховаться. Павел Ильич улыбнулся, бросив взгляд на портфель, что стоял на полу перед пассажирским сиденьем. Он сделал всё, что хотел. Забрал деньги, посмотрел в глаза Ярскому, когда тот понял, что уже не жилец. Это, пожалуй, было самое