— Ты мне тоже по сердцу, Сэм, — прошептала Лилли. — И напиток этот мне нравится. Он как огонь.

Да… в самый раз для драконов. Сэм сходил к бочонку и наполнил заново их опустевшие чаши. Солнце склонилось к западу, раздувшись втрое против обычного. Его лучи румянили щеки Лилли. Они выпили за Коиджу Мо, и за сына Даллы, и за оставшегося на Стене сына Лилли. После этого они просто не могли не выпить за Эйемона из дома Таргариенов.

— Да рассудит его Отец по справедливости, — сказал Сэм, шмыгая носом. Солнце к этому времени уже закатилось, лишь пылающая черта лежала на западном горизонте, будто только что зашитая рана. Лилли после выпитого казалось, что корабль кружится, как волчок, и Сэм проводил ее вниз, где в носовом помещении спали женщины.

Там висел фонарь. Сэм умудрился стукнуться об него головой и ойкнул.

— Больно? Дай посмотрю, — сказала Лилли.

Она придвинулась к нему… поцеловала в губы… и Сэм, неожиданно для себя, ответил на поцелуй. Я дал обет, подумал он, но его руки сами собой уже возились с завязками бриджей. Он прервал поцелуй, чтобы выговорить:

— Нельзя.

— Можно, — сказала Лилли и снова зажала его рот своим. Корабль завертелся еще сильнее. Язык Лилли отдавал ромом, а в следующий миг Сэм уже трогал ее обнаженные груди. Он снова вспомнил про обет и ощутил между губами ее сосок, твердый и розовый. Молоко брызнуло ему в рот, смешавшись со вкусом рома, — он в жизни еще не пробовал ничего вкуснее. Выходит, я такой же, как Дареон, подумал Сэм, но это было слишком хорошо, чтобы останавливаться. Его мужеский признак внезапно поднялся из штанов толстой розовой мачтой. От этого глупого зрелища Сэм чуть не рассмеялся, но Лилли толкнула его на свою койку, задрала юбки и с тихим стоном на него опустилось. Это было даже лучше соска во рту. Какая мокрая, подумал Сэм, задыхаясь. Вот не думал, что у женщины в том месте может быть так мокро.

— Теперь я твоя жена, — шептала Лилли, скользя вверх и вниз. Нет, ты не можешь ею быть, думал стонущий Сэм, я дал обет, я принес присягу… Но произнес он лишь одно слово:

— Да.

Она уснула, обнимая его, уткнувшись лицом ему в грудь. Сэму тоже требовалось поспать, но он окончательно захмелел от рома, материнского молока и Лилли. Он знал, что должен отправляться в собственный гамак в мужском кубрике, но лежать, обнимая Лилли, было так славно, что не мог шевельнуться.

К ним вошли еще люди, мужчины и женщины. Он слышал, как они целуются, смеются, совокупляются. Так на Летних островах принято поминать умерших. На смерть там отвечают жизнью — Сэм где-то читал об этом. Может, и Лилли знала? Или Коиджа Мо научила ее?

Он вдыхал аромат ее волос. Фонарь раскачивался над ними. Даже Старица со своей лампадой не смогла бы увести его от соблазна. Самое лучшее для него сейчас — это пойти и броситься в море. Тогда никто не узнает, что он покрыл себя позором, нарушил обет. А Лилли найдет себе настоящего мужчину вместо жирного труса.

Утром он проснулся в своем гамаке, и Ксондо орал у него над ухом:

— Ветер идет! Вставать, Черный Сэм! Работать! — Недостаток слов он восполнял громкостью. Сэм выкатился из гамака и тут же об этом пожалел. Голова раскалывалась, одна мозоль на ладони ночью лопнула, тошнота подкатывала к горлу.

Но Ксондо не ведал жалости, и пришлось напяливать на себя черное тряпье, сваленное в кучу под гамаком. Одежда пахла солью, дегтем, парусиной, плесенью, рыбой, фруктами, ромом, заморскими пряностями, редкими породами дерева и высохшим потом Сэма. Но запахи Лилли тоже остались на ней — ее волос, ее молока, и Сэм обонял их с радостью. Он много бы отдал, однако, за сухие чулки — от сырости у него на ногах завелся грибок.

Сундука с книгами не хватило, чтобы оплатить проезд четырех человек от Браавоса до Староместа, но на «Пряном ветре» недоставало рук, и капитан взял их с условием, что они будут работать. Сэм возразил на это, что больной старик, грудной младенец и не выносящая моря женщина работниками не могут быть, но Ксондо только посмеялся. «Черный Сэм большой, толстый. Будет работать за четверых».

По правде говоря, Сэм по своей неумелости вряд ли заменял даже одного настоящего моряка, но он старался. Он драил палубу и натирал ее камнем до блеска, поднимал якорь, свертывал канаты, истреблял крыс, конопатил течи пузырящейся горячей смолой, чистил рыбу и резал зелень для кока. Лилли тоже старалась. Со снастями она управлялась лучше, чем Сэм, хотя и зажмуривалась порой от вида морских просторов.

Лилли, думал Сэм. Что же мне делать с Лилли?

Из-за головной боли длинный жаркий день казался особенно тяжким. Сэм, выполняя команды Ксондо, возился со шкотами и избегал смотреть как на бочку, где лежало тело мейстера Эйемона, так и на Лилли. Он боялся взглянуть ей в лицо после того, что произошло между ними ночью. Когда она выходила на палубу, он уходил вниз. Когда она шла на нос, он убегал на корму. Когда она улыбалась ему, он отворачивался, чувствуя себя донельзя несчастным. Напрасно он не бросился в море, пока Лилли спала. Он всегда был трусом, но клятвопреступником стал только теперь.

Будь мейстер Эйемон жив, Сэм спросил бы его совета. Будь на борту Джон Сноу или хотя бы Пип с Бренном, он обратился бы к ним. Был, правда, Ксондо — но Ксондо не понял бы ничего из рассказанного, а если б и понял, то посоветовал бы Сэму засадить бабе еще раз. Слово «засадить» Ксондо выучил первым из всего общего языка и очень его любил.

Хорошо еще, что «Пряный ветер» такой большой. На «Черном дрозде» Лилли бы мигом его застукала. Корабли с Летних островов в Семи Королевствах зовут «лебедиными» из-за обилия белых парусов и резных птичьих фигур на носу. Несмотря на свою величину, эти суда скользят по волнам с грацией, свойственной только им. «Пряный ветер» при хорошем свежаке мог обогнать любую галею, хотя штиль делал его беспомощным. И трусу на нем было где спрятаться.

Ближе к концу вахты его все-таки изловили.

— Черный Сэм идет с Ксондо! — Помощник сгреб его за шиворот, протащил по палубе и бросил к ногам Коиджи Мо.

— Вон там берег Дорна, — сказала Коиджа, указывая на застланный дымкой северный горизонт. — Песок, камни и скорпионы. Ни одной якорной стоянки на сотни лиг. Плыви туда, если хочешь, и иди в Старомест пешком. Через пустыню, горы и Торентинский залив. Если не хочешь, ступай к Лилли.

— Ты не понимаешь. Прошлой ночью мы с ней…

— Вы почтили усопшего и создавших вас богов. То же самое сделал и Ксондо. У меня на руках был ребенок, не то бы я была с ним. Вы, вестероссцы, стыдитесь любить, но любить не стыдно. Если ваши септоны говорят иначе, ваши семеро не боги, а демоны. У нас на островах по-другому. Наши боги дают нам глаза, чтобы видеть, носы, чтобы нюхать, руки, чтобы трогать и ласкать. Жестокий бог, который дает человеку глаза и велит никогда их не открывать, не видеть красоты мира, — это чудовище, злобный демон. — Коиджа потрогала Сэма между ног. — И это боги тоже дали тебе не напрасно. Это нужно, чтобы… как это…