но теперь двери, в которую они вошли, не было, хотя прошли они не два, а целых пять пролетов. Потом Матренин снова остановился, досчитал до десяти и, опять поднявшись по лестнице наверх, распахнул снова появившуюся дверь.

— Ого… Это как? — выйдя, Семен Николаевич с удивлением огляделся, — Это какие-то ваши манипуляции с мозгом?

— Отнюдь, батенька, Все абсолютно реально.

— Мы же должны быть на пару сотен метров под землей?

— Да. Должны. Строго говоря мы там и находимся.

— Но тогда как?

— Вы хотите выслушать лекцию по топологи аномальных пространств?

— Нет…

Семен Николаевич перешагнул порог и посмотрел на свои туфли, которые утонули в сочной зеленой траве. Потом вокруг. Они с Матрениным стояли на пригорке, вершину которого венчал бетонный грибок, похожий на вентиляционный колпак бомбоубежища. В нем была дверь, через которую они вышли. Рядом рос старый раскидистый дуб. Из трещины на коре текла живица, которой лакомились большие рогатые жуки-олени. За пригорком начиналась низинка в которой был пруд, показавшийся Семену Николаевичу смутно знакомым. Вокруг пруда шла тропинка посыпанная чистым песком. На ней, вокруг окрашенной облупившейся краской чугунной лавочки, кружком сидели дети всех возрастов, раскрыв рты слушая Никифора Александровича, который с упоением что-то им рассказывал. Все это окружала кленовая роща, на окраине которой стоял деревянный домик с застекленной верандой, вроде тех, что бывают в детских лагерях.

— Смотрю, их заинтересовало новое лицо… — удовлетворенно покивал Матренин, — Я не мог долго держать Пастухова в таком состоянии. Это вредно для здоровья, а он уже не молод. Так что, пока мы полностью не убедимся, что отрезали все каналы наблюдения, пусть побудет тут.

— Я все равно не понимаю… Как вы это сделали?

— Не мы… — грустно вздохнув, Матренин протер пенсне, — Мы называем это место «Костиным садом»… Памятник нашей ошибке…

— Костя — это ваш воспитанник?

— Да. Он был очень сильным мальчиком. Как видите…

— Это он создал?

— Он.

— Зачем?

— Я что вам, батенька, говорил по пути сюда?

— Он создал то, по чему скучал?

— Да. Дуб и колпак бомбоубещища — из двора его дома. Пруд — из парка в Осиновках, где они с родителями отдыхали. Роща и домик — из летнего лагеря…

— А что за рощей?

— Ничего. Это — замкнутое пространство. Если углубится в неё, то выйдешь с другой стороны.

— А вверх?

— Мы запускали зонд. Судя по его поведению, там тоже самое.

— Но свет, облака, воздух, насекомые?

— Мы до сих пор полностью не поняли как это работает. Тут вопросов больше чем ответов. Дети обычно не заморачиваются подробным обоснованием своих фантазий. Есть и все. Кстати, каждые три дня гроза бывает. Удивительное зрелище…

— А что стало с Костей?

— Вы-то сами как думаете? Создать целый маленький мир…

Замолчав, Матренин снова принялся полировать несчастное пенсне с такой яростью, будто хотел стереть его до конца. Семен Николаевич понимающе кивнул и начал спускаться. Увидев его, дети начали шептаться. Яна узнавшая его, вскочила и снова отдала воинское приветсвие. Остальные последовали её примеру.

— Здравия желаю, товарищи… — Семен Николаевич вовремя вспомнил, что без головного убора, поэтому удержал руку, — Вольно. Я вот — коллегу пришел проведать… Заберу его у вас ненадолго. Служебная необходимость — сами понимаете.

— Тем более, что сейчас обед… — объявил подоспевший Матренин, — Анна Сергеевна вон уже машет. Яна — строй всех и веди.

Кивнув, Яна старательно выстроила всех в колонну по двое и повела в сторону домика.

— Мне остаться или у вас свои разговоры? Служебные.

— Останьтесь… — Семен Николаевич опустился на лавочку, — Тут вопросы вашей компетенции. Может подскажете чего. Кстати — те манипуляции с дверью и лестницей — это какой-то код?

— Вроде того. Подбирать пришлось экспериментальным путем. Вы не поверите, какая морока была.

— Еще как поверю… А вы, Никифор Александрович, что такое им рассказывали? Они аж рты пораскрывали.

— Да так — байки всякие. Вроде той, что Майор про иностранцев травил. Что там с сиделкой? Мне тут, в общих чертах, поведали, как вы их нашли. Опять Коваль блеснул?

— Да. И я вовремя про Полозковых вспомнил. Тогда, на даче, Лидия Михайловна про их сына говорила. А Сан Саныч как раз упоминал, что информацию с вас, возможно, снимают при помощи инвалида используемого в качестве, как мы это назвали, «ретранслятора».

— Некорректный термин… — поморщился Матренин, — Ну да и вы не мой ассистент. Продолжайте…

— Так вот. Поскольку, как Сан Саныч объяснил Ковалю, одного родства мало и необходимо поддерживать связь, а они живут с вами в одном подъезде и вы близко знакомы, то они стали подозреваемыми номер один. Мы установили наблюдение и послали внутрь лейтенанта Никитину под видом сотрудницы Собеса, дабы она осмотрела состояние Геннадия, так как в указанном качестве мог использоваться только инвалид с отсутствующей личностью, а в медкарте Полозкова было указано, что он пытается говорить, общаться, и реагировать на окружающих.

В ходе разговора Никитина упомянула, что Полозкова могут направить на новый курс лечения и это спровоцировало сиделку на попытку его устранения. Заодно и себя отравить пыталась. К счастью, лейтенант вовремя распознала угрозу и смогла её задержать до прибытия наших ребят.

— Бедные Полозковы… — покачал головой Никифор Александрович, — Я эту Софью видел… Она для них, считай, членом семьи стала. Они хотели квартиру ей оставить чтобы та, после их смерти, за Генкой ухаживала… И тут такой удар. Да еще сын… Они думали надежда есть… Прогресс появился. И тут нате. А главное — какой парень был! И из-за меня его…

— Да почему, сразу, из-за вас?

— Семён… Ты не хуже меня знаешь, что в нашей работе случайностей нет. Совпадение, что ли, что именно он подхватил этот, якобы, менингит экзотический, в командировке? Да нет. Потому, что через него ко мне подобраться хотели. Сделать из него этот ваш «ретранслятор». Бедные Петя с Тамарой… Что-ж вы квартиру-то не поменяли тогда… Сан Саныч — вы точно ничем ему помочь не можете? Как-то восстановить?

— Нет. Личность, боюсь, стерта полностью…

— Вообще ничего нельзя сделать?

— Чисто теоретически… — Матренин помялся, — Один мой доцент выдвинул гипотезу, что если мы соберем достаточно информации, то можно попробовать его реконструировать на основе имеющегося «гомункула».

— Это как?

— Сложно, батенька, очень сложно. И это не будет настоящая личность. Но он будет иметь тот же характер, те же привычки, те же воспоминания. В теории…

— То есть это будет нормальный человек?

— С точки зрения неспециалиста — да. Но, во первых, придется подвергнуть обследованию его родителей, друзей, коллег. Причем тут. В режимном учреждении. А ваши и так по поводу нашего режима секретности в истерике