не самых известных российских. В приложении 4.1 в связи с «эстетизмом» уже был назван К. Н. Леонтьев. В записи от 22 февраля 1948 г. Вавилов одобрительно отозвался о философе Н. Н. Страхове (1828–1896): «Ум ясный, непутаный и „свой“». В 1915 г. Вавилов читал, а в 1946 г. специально отыскал в библиотеках и перечитывал «Этюды» неизвестного автора Л. Н. (все сведения об этой «брошюре» только из дневника): «Навевание идеалистических психо-снов».

В целом, при несомненной философской эрудиции, отношение Вавилова к достижениям «философов-предшественников» было довольно скептическим. «Странная судьба философии. Гегель, Кант, Соловьев – столько труда, мысли, трудно читаемых и понимаемых книг и ни за что это не зацепилось. В естествознании даже микроскопические мелочи становятся кирпичами, на которых растет техника, наука, все входит в жизнь. В философии в лучшем случае судьба хороших художественных произведений. Ни для кого они не обязательны. Одна эстетика. Что же это – псевдонаука? Чистое логизирование вроде шахматной игры? Неужели нельзя построить философию общеобязательную: как естествознание и математика? По-видимому, нельзя, за 3000 лет этого сделать не могли» (11 мая 1943).

4.3. Психология

При неплохом знакомстве с философией Вавилов порой демонстрировал полное незнание психологии: «Другие люди, чужие сознания, их взаимоотношение. Это, по-видимому, забывают и игнорируют почти все философские системы. В теории познания разбираются отношения сознания и объектов, но я ничего почти не знаю об отношениях сознаний, т. е. сознание, становящееся из субъекта объектом! Вероятно, философию придется заново переписать, если заняться такой задачей. ‹…› Другие – это вся область этики и морали и совсем новая форма познания» (29 мая 1942). «Должна существовать наука „анализа „я“» (27 марта 1940). Вавилов ни разу не упоминает в дневниках ни одного психолога, кроме неизбежного в советской реальности физиолога нервной деятельности И. П. Павлова (1849–1936), да и того – всего несколько раз и скорее по долгу службы. Иногда о психологии он отзывался просто-таки брезгливо («наукообразное размазывание тривиального» – 9 января 1944 г.), понимая тем не менее ее суть и допуская – хотя бы в принципе, без особой веры в успех – право психологии заниматься «проблемой сознания»: «По-прежнему непонятен „фокус“ сознания. Но строить действительно научную психологию, по-видимому, безнадежно» (1 января 1947). «…надо создать особую естественную науку психики (не психологию, это что-то жалкое до сих пор)» (НЗ, 18 декабря 1950).

Не зная психологии и при этом отважно врываясь в ее предметную область – загадок сознания, души, человеческого «Я», – Вавилов неизбежно изобретал психологические велосипеды: один только перечень затрагиваемых в дневнике психологических тем впечатляет. Отличие сознания от инстинктов животных (например, 6 августа 1938). Возникновение сознания у ребенка (28 мая 1942, 2 мая[609], 19 июля, 2 сентября 1948, 26 июня, 4 сентября, 16 октября 1949, 20 апреля, 7 мая, 7 августа, 5 декабря 1950). Различия мужского и женского мышления (16 марта, 24 апреля 1940, 13, 20 апреля 1941, 28 мая 1942). Ролевое поведение (25 марта 1940, 25 октября 1942, 21 ноября 1943). Влияние среды на формирование индивидуального сознания (2 июня 1948, 10 апреля 1949). Роль слов, языка в создании картины мира (6 мая 1945, 25 мая 1950). Возможные причины религиозного сознания (16 апреля 1941, 31 октября 1948). Бихевиористский подход (5 декабря 1943, 17 июня 1945, 17 июля 1947, 3 октября 1948 и др.). Множество записей посвящено феномену памяти (см. далее приложение 4.12). Нюансы осмысления Вавиловым понятия «Я» разобраны отдельно в приложении 4.6.

Некоторые «открытия» Вавилова в психологии – как и в философии – вполне самоценны; по крайней мере, формулировки этих идей оригинальны и интересны. Например, в размышлениях о работе сознания Вавилов-физик использует понятие «флуктуации мысли». Проводя параллель «дарвинизма» с «современным изобретательством», он отмечает, что «наследственности в деятельности человеческого (и даже родового) мозга соответствует память, изменчивости те флуктуации мысли, наблюдения, опыта из которых рождается всемирное тяготение, радиоактивность, галактики и пр. // Флуктуации мысли, наблюдения и опыта явление не изученное. Т. н. „вдохновение“, с которым хорошо знаком и которое трудно заманить намеренно» (5 августа 1938).

4.4. Эволюция

Вавилов любил слово «эволюция», этот термин в философском смысле встречается в дневниках 150 раз (для сравнения – «материализм», «материалистический» и т. п. встречаются в два раза реже) и применялся Вавиловым довольно широко: в основном он писал об эволюции жизни и материального мира в целом, но так же легко применял этот термин в рассуждениях о развитии науки, общества, личности и т. п.

«Мысль об эволюции мира – единственное абсолютное, за что еще можно держаться сознанию. Остальное все рассыпается в прах, случайно и не нужно» (30 августа 1941).

Серьезный вклад Вавилова в историю науки полностью согласуется с этим интересом к теме развития, накопления изменений. «Думается, что в конце концов работа в поле и у станка, Principia[610], теория относительности и „Критика чистого разума“ – „все проявленье стихии одной“, т. е. имеет направленность, а не часть „цикла“. // Повторяю еще раз: в современной физике [признания] этого нет, есть обратное: возрастание энтропии. В физике – цикличность, если не говорить о лемэтровских[611] гаданиях на кофейной гуще. Следовательно, что-то упущено и сейчас нахождение этого упущенного, вероятно, самая большая задача» (19 июля 1939).

Вера в эволюцию как общий прогресс позволяла Вавилову уговаривать себя, что в целом все в жизни идет правильно – «считать все нелепости ‹…› флуктуациями, отклоняющими от эволюционного пути» (1 августа 1940). Этот оптимистичный взгляд на развитие мира Вавилов противопоставлял традиционной физической концепции, согласно которой все в мире движется к разрушению, затуханию и замиранию, а пока существующие миры-исключения, вроде нашего, – всего лишь случайные флуктуации. «Искать спасения в статистике! Наоборот тому, что делал Больцман, который флуктуациями спасал от „тепловой смерти“» (там же). Принятие идеи вселенского жизненного порыва – «Единственная „мистика“ жизни – таинственная эволюция» (25 апреля 1943) – сближает идеи Вавилова с идеями его современников Тейяра де Шардена (1881–1955), В. И. Вернадского (1863–1945) и др., но никаких свидетельств о том, что Вавилов знал об этих концепциях, в дневнике нет.

Доказательством существования общего вселенского прогресса Вавилов считал эволюцию в более узком, биологическом, смысле. Загадка биологической эволюции – и шире, загадка возникновения жизни – упоминается в дневнике многократно. «Понимаю полную неразгаданность жизни, понимаю, что моя физика за нее и не цепляется. А остальное так мелко и не интересно» (17 мая 1940). «Факт жизни, совсем не понимаемый биологами, а тем меньше физиками, настолько замечателен и настолько не похож на все остальное, что есть в „науке“, что, несомненно, настоящая наука о жизни еще и не начиналась» (22 января 1942).

Тайна возникновения жизни и загадка сознания часто сцеплены в