и Мельница Смерти! Зачем Живой был изгнан сюда, одинокий, сознающий? Зачем, если нет Дьявола; зачем, если только дьявол – не есть ваш бог?» (с. 184–185).

«Удивительно, в самом деле, значение истинной Книги. ‹…› О ты, который способен написать Книгу, – а человек, наделенный таким даром, является лишь однажды в два столетия или чаще, – не завидуй тому, кого называют Создателем города, и невыразимо сожалей того, кого называют Завоевателем или Сжигателем города! И ты также – Завоеватель и Победитель, но Победитель настоящего разбора, именно: над Дьяволом!» (с. 191–192).

«…с человеческою душою так же, как и с Природой: начало Творения – Свет. Пока глаз не имеет зрения, все члены в оковах. Божественный момент, когда над душой, терзаемой бурей, как некогда над дико-волнующимся Хаосом, произносится: Да будет Свет!»

‹…›

«Я также мог теперь сказать себе: Не будь более Хаосом, но Миром, или хотя бы Мирком. Производи! Производи! Будь то хотя бы самая жалкая, бесконечно малая частица Произведения, производи, во имя Бога! Это – наибольшее, что ты имеешь в себе: так выкажи его! Смелее! Смелее! Какое бы дело ни нашла твоя рука, делай его со всей твоей силой! Работай, пока можно сказать: Сегодня; ибо приходит Ночь, среди которой ни один человек не может работать» (с. 219).

Он открыл, что Идеальная Мастерская, о которой он так тосковал, есть именно та самая Действительная, дурно обставленная Мастерская, в которой он так долго толкался. ‹…› «Орудия? Разве у тебя нет Мозга, снабженного, могущего быть снабженным несколькими проблесками света, – и трех пальцев, чтобы держать в них Перо? Никогда, с тех пор как Ааронов жезл вышел из употребления, или даже ранее того, не было столь чудодейственного Орудия: чудеса, превосходящие все когда-либо записанные, были совершены перьями. Ибо странным образом установлено, что в этом Мире, кажущемся столь солидным, но который тем не менее находится в постоянном, безостановочном течении, Звук, по видимости наиболее текучая из вещей, есть наиболее постоянная. Справедливо сказано, что Слово всемогуще в этом мире; человек, благодаря ему божественный, может творить как бы помощью Fiat[584]. Проснись, восстань! Выскажи то, что в тебе есть, то, что Бог дал тебе, чего Дьявол не отнимет» (с. 221).

«Как некие осязаемые потоки жизни в этом удивительном Индивидууме, Человечестве, среди столь многих неосязаемых потоков жизни, текут эти главные течения того, что мы называем Мнением, сохраняемые в Учреждениях, Политических Установлениях, Церквах, а более всего – в Книгах» (с. 273).

«…разве ты не знаешь ни одного Пророка, хотя бы в одежде, обстановке и с языком нашего Века? Разве ты не знаешь никого, кому Божественное открылось бы в самых низких и в самых высоких формах Обычного, и затем чрез него было бы вновь пророчески открыто? в чьей вдохновенной мелодии, даже в наши тряпкособирательные и тряпкосжигательные дни, Человеческая Жизнь начинает снова хотя бы только отдаленно, быть божественной? Ты не знаешь никого такого? Я знаю его и называю его – Гете» (с. 281).

«О Небо! Таинственно, страшно думать, что мы не только носим каждый в себе будущего Духа, но что мы и теперь уже самым подлинным образом Духи. Эти Члены, откуда мы их имеем? Эта бурная Сила, эта кровь жизни с ее кипучею Страстью? все это прах и тень, Система теней, соединенных вокруг нашего Я, в которой, на несколько мгновений или на несколько лет, Божественная сущность должна открываться во плоти. Этот воин на своем сильном боевом коне, – огонь горит в его глазах, сила таится в его руке и сердце; но и воин, и боевой конь – призрак, проявленная Сила, и ничего более. Они гордо попирают землю, как будто бы земля была твердой субстанцией. Безумный! Земля только перепонка; она лопается на-двое, – и воин и боевой конь погружаются глубже всякого лота. Лота? Само воображение не может следовать за ними. Немного времени тому назад, – их не было; еще немного времени, – и их уже нет, самого праха их нет».

«Так было изначала, так будет до конца. Поколение за Поколением принимает на себя форму Тела и, исходя из Киммерийской Ночи, с поручением от Неба, выступает вперед. Какие в каждом из них есть Сила и Огонь, те оно и употребляет. Одно мелет на мельнице Ремесла; другое подобно охотнику, карабкается на головокружительные Альпийские высоты Науки; иное разбивается в куски о скалы Борьбы, в войне с своим ближним, – и затем этот посланник Неба отзывается назад. Его земное Одеяние ниспадает и скоро делается даже для Чувства исчезнувшею Тенью. Таким образом, подобно какому-то дико пылающему, дико гремящему обозу Небесной Артиллерии, это таинственное Человечество гремит и пылает в длинно растянувшемся, быстро сменяющемся величии, через неизвестные бездны. Так, подобно созданному Богом, дышащему огнем Духу-Привидению, появляемся мы из Пустоты, бурно спешим через удивленную Землю, затем погружаемся опять в Пустоту. Земные горы сравниваются, ее моря наполняются при нашем проходе: может ли Земля, которая только мертва и призрак, противостоять Духам, которые имеют реальность и живы? На самом твердом адаманте отпечатываются наши следы; последний Ряд войска может разобрать следы самого первого Авангарда. Но откуда? – О Небо, куда? Чувство не знает; Вера не знает, – кроме только одного: через Тайну к Тайне, от Бога к Богу».

И Сами мы вещественны, как сны.

Из нас самих родятся сновиденья,

И наша Жизнь лишь сном окружена! (с. 295–296).

…если Тейфельсдрек, и мы с его помощью, провели тебя через эту мало обещавшую Калитку, в настоящую Страну Сновидений: если через Покров Одежды, как через магическое Pierre-Pertuis, ты заглянул хоть на несколько мгновений в область Чудесного, и видишь и чувствуешь, что твоя ежедневная жизнь окружена Чудом и основана на Чуде, и что самые твои покрывала и штаны суть Чудеса, – тогда ты получил пользу свыше всякой цены денег и обязан благодарностью по отношению к нашему Профессору (с. 299).

Философия: приложения

4.1. Этапы личной философии

Детальную периодизацию своих философских воззрений Вавилов предложил в 1947 г.: «Сначала (лет до 13–14) твердо знал то, что вложено в голову дома мамой, нянькой. Бог, черти, ведьмы, другие люди, весь мир (все довольно просто и вполне естественно). Затем (14–22 года) разрушение этого мира и „научное мировоззрение“ без бога с большим (правда, всегда органическим) демократизмом. Мистический агностицизм (23–50). Теперь безрадостный (тоже довольно агностический) материализм, совершенно ясное ощущение эфемерности, временности и служебной роли „я“» (31 июля 1947).