– У меня возлюбленная в Торонто, – говорила им Алиса (обычный смысл этой фразы: «Я занята, с тобой не пойду»).

– Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, – опасливо начал преподобный Паркер и совсем потерялся, дойдя до «Если я пойду и долиною смертной тени, не учую зла»…

– … Убоюсь, а не учую… – поправила его мисс Вурц.

– … Убоюсь зла, – продолжил мямлить преподобный, – потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

– Жезл? Вот прямо-таки жезл? Что это вы имеете в виду? – громко поинтересовалась какая-то женщина из «конгрегации»; Джек готов был поклясться, что это одна из сестер Скреткович. Последовал оглушительный хохот, несколько одноклассниц миссис Оустлер едва не подавились со смеху.

Тут Лесли не выдержала.

– Никаких молитв, никто больше не скажет ни слова! – заорала она на капеллана. – Алиса сказала, ничего, кроме пения!

– Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих… – промямлил преподобный и остановился: до него дошло, что враги и впрямь перед ним, полная часовня его личных врагов.

– Приятель, ничего, кроме пения! – загудел Гадкий Билл Леттерс.

– Да-да, или пой, или заткнись! – подтвердил один из братьев Фраунгофер.

– Пой или заткнись! – повторил Плосконосый Том.

– ПОЙ ИЛИ ЗАТКНИСЬ! – хором прогрохотала «паства».

Органистка Элеонора словно обратилась в камень. Каролина присела рядом с ней.

– Дорогая моя, если ты забыла ноты «Иерусалима», – сказала мисс Вурц, – то Господь тебя, может, и простит – но только не я!

Убоявшись Каролининого гнева, Элеонора смиренно коснулась клавиш. Орган заговорил несколько громче обычного, но хор байкеров и девочек не ударил в грязь лицом.

На этот горный склон крутой

Ступала ль ангела нога?

И знал ли агнец наш святой

Зеленой Англии луга?

Миссис Оустлер направилась к выходу, по дороге ее заключил в объятия Филадельфийский Псих Эдди, она же была так растрогана, что не стала сопротивляться. Все Алисины друзья знали про Лесли, все хотели обнять ее.

– Это Алисина любовь, – говорили они друг другу.

– Откуда они меня знают? – спросила Лесли Джека.

– Наверное, мама им про тебя рассказывала, – ответил он.

– Неужели? – проговорила, заливаясь слезами, Лесли. И все вокруг тоже прослезились – и коллеги, и клиенты, и друзья Алисы. Татуировки собирают исключительно сентиментальных людей, Лесли только в этот миг узнала сию истину.

Когда байкеры и девочки начали четвертый куплет, «паства» маршировала уже близ спортзала; запела даже Элеонора, по настоянию мисс Вурц.

Мой дух в борьбе несокрушим,

Незримый меч всегда со мной.

Мы возведем Ерусалим

В зеленой Англии родной.

В зале гостей ждала гигантская ванна, полная льда и банок с пивом; слышались звуки извлекаемых пробок. На неизвестно откуда взявшихся столах красовались ломти ростбифа и тарелки с жареными сосисками – ничего похожего на обычные кубики сыра на шпажках.

– Кто это все заказал? – удивился Джек.

– Я, – ответила Лесли, – пришлось еще несколько раз посылать Пиви.

Росомаха Валли и Ластоногий Фолькман о чем-то громко ругались.

– Это их мичиганские дела, – дипломатично объяснил Барсук Шульц и отправился разнимать спорщиков. Жена Барсука, Малышка Куриное Крылышко, взяла Лесли под руку, Чернильный Джо из Цинциннати обнял ее за плечо (на тыльной стороне ладони у него красовался туз пик, побивший туза червей).

– Будете у нас в Норфолке, – сказал Майк Ночная Смена, – я вам покажу город, как вам его никто не покажет!

– Они ее обожали, подумать только! – выдохнула Лесли, обращаясь к Джеку. – Милый, пригласи их к нам, пусть остаются.

Скользкий Эдди Эспозито показывал ей свое «Грехопадение», выведенное на животе; работа, конечно, Дочурки Алисы.

– Мне их всех пригласить? – переспросил Джек. – Всех, к нам?

– Разумеется, всех, разумеется, к нам! – подтвердила Лесли. – Где же еще им ночевать?

Но можно хотя бы не звать сестер Скреткович, подумал Джек, хотя бы не обеих вместе. Одну еще так-сяк – ту, которая не была замужем за Плосконосым Томом. Но тут Джек понял, что, когда собираются татуировщики, ничего нельзя контролировать – можно лишь плыть вместе с потоком, как говорило Алисино поколение.

Мисс Вурц была на высоте, хвалила байкерские успехи в хоровом пении. Джек, как обычно, не пил, поэтому наблюдал за происходящим, как овчарка за стадом. Но все вели себя отменно, даже спор между Ластоногим Фолькманом и Росомахой Валли не перерос в драку.

Еще одна неожиданность – реакция одноклассниц миссис Оустлер, им все жутко понравилось. Старинные Подруги давненько не видели столько «кожи» сразу – возможно, никогда столько не видели. Никто не стоял на месте, в зале на полную мощность звучал Боб Дилан.

Мама всегда говорила, что Джерри Своллоу – традиционалист; если бы Джек хорошенько подумал, что это значит, то узнал бы его быстрее. У Джерри на бицепсе была выведена симпатичная женщина в головном уборе медсестры – что может быть традиционнее! На футболке читалась надпись по-японски, и еще одна – на правом предплечье.

– Работа Кадзуо Огури, – гордо сказал он Джеку.

Оказывается, Джерри прилетел из самого Нью-Глазго, Новая Шотландия, а до того позвонил доброй сотне старых друзей.

– Знаешь, Джеки, мы, старики, держимся друг за друга.

Джек поблагодарил его за приезд, ведь до Торонто не ближний путь.

– О юноша, – сказал Матросик Джерри, – вы еще так мало знаете! Жизнь – вот это настоящая дальняя дорога, по сравнению с этим добраться сюда из Новой Шотландии сущий пустяк.

Позднее, перезнакомившись со всеми гостями (за ним повсюду ходили девчонки из интерната этаким почетным, хотя и не-вполне-девственным караулом), Джек заметил в углу еще одного знакомого. Под звуки Rainy Day Women # 12 amp; 35 (от Боба Дилана) Джек направился к скромно стоящему поодаль человеку, внимавшему песне старого барда под баскетбольным кольцом. Судя по всему, он был под кайфом, причем давно. Джек сразу узнал его – у кого еще такое мечтательное лицо, такие странные намеки на бакенбарды (ему под пятьдесят, если не больше, а борода толком не растет, вот незадача!), такой самоуничижительный свет в глазах, которые всегда смотрят только вниз; да-да, перед ним стоял тот самый человек, который никогда – ни сейчас, ни в свою бытность подмастерьем Тату-Тео на Зеедейк – не верил в свой талант (впрочем, таланта у него было немного).

– Ладно, идет, только не очередное разбитое сердце, мне сердца уже осточертели, что целые, что разбитые, – сказала Алиса Робби де Биту на прощание. И Робби согласился на ее автограф у себя на правом плече. Когда Джек подошел, он и показал ему потускневшие буквы «Дочурка Алиса».