(«дитя общины»). Этот же термин в качестве детерминатива применялся к представителям различных социальных категорий: чиновников, священнослужителей, правителей и т. д., т. е. практически к представителям всех социальных слоев, и, следовательно, обозначал всех полноправных членов древнеяванского общества. Каждый чиновник, независимо от занимаемого высокого поста или должности, рассматривался членом вполне конкретной общины, включаясь тем самым в систему социальных отношений, а само понятие (детерминатив) «дитя общины» заключало в себе высокий престижный смысл [Региональная и историческая адаптация, 1982, с. 27–28].

Это свое значение община у яванцев (как и у других изучаемых народов Юго-Восточной Азии) сохранила в новое и в новейшее время. И одним из способов укрепления общины, одним из важнейших регуляторов, способствовавших поддержанию «духа общинной солидарности», были календарные обычаи и обряды, праздники годового цикла. Примечательно, например, что у вьетов вычленяются праздники, проводившиеся в общинном доме (динь); праздники, центром которых были буддийские храмы; праздники, связанные с поминальными (памятными) храмами. Вьетнамские ученые выделяют также праздники деревень, праздники уездов, провинций, краев [Чан Куок Выонг, 1978, с. 72]. Важное место в календарно-праздничной культуре вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов уже с периода средневековья играли городские, столичные праздники (генетически произраставшие из сельских общин, но уже имевшие и свои специфические черты). Городские календарные праздники, широко бытующие у изучаемых народов и в наши дни, своим происхождением обязаны общинным традициям.

Не повторяя описания отдельных календарных обрядов и праздников, напомним лишь такие элементы календарно-праздничной культуры народов Юго-Восточной Азии, как лодочные гонки, театрализованные представления, выступления театральных трупп, собирающие огромное число зрителей; праздничные шествия к общинным храмам, массовые посещения буддийских святынь монастырей и храмов, шествия с христианскими святынями. Все эти явления несут в себе общинные традиции. Общинные черты еще более явственно проступают в праздничных развлечениях, таких, как пение любовных песен-перекличек группой мужчин (или юношей) и женщин (или девушек), качание на качелях, строительство горок из песка, перетягивание каната, изготовление и запуск петард. Примечательно, что успех в том или ином противоборстве, состязании должен, по мнению участников, «повлиять» на будущий богатый урожай, на грядущее процветание всех общинников.

С формированием государства некоторые из календарных обычаев и обрядов стали приобретать общегосударственный характер, от успешного выполнения которых «зависела» судьба всего народа и всей страны. Таким, например, обрядом у кхмеров, тай и бирманцев можно рассматривать обряд первой вспашки, ритуальной борозды, которую первоначально проводил правитель страны, а также лодочные гонки у лао, кхмеров, тай, бирманцев.

На материале календарной обрядности европейских народов С.А. Токарев обращал внимание на то, что носителем календарных обычаев выступала и сельская община, и семья. «Не следует, впрочем, чрезмерно схематизировать и упрощать дело, представляя себе общину и семью как два антагониста, — писал С.А. Токарев. — Во-первых, сама сельская община, по крайней мере, в ее типичных формах, состоит не из индивидуумов, а из семей, которые, таким образом, выступают как структурные компоненты общины. Во-вторых, сама семья представляет собой сложную структуру с целой цепочкой переходных форм… Вот почему строгое разграничение обрядов — деление их на „общинные“ и „семейные“ — вряд ли возможно» [Токарев, 1983 (V), с. 194].

Это замечание С.А. Токарева вполне применимо и к материалу по календарным обычаям и обрядам вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов. Семья как носитель календарных обычаев и обрядов наиболее ярко проступает в новогодних праздниках, особенно на первых этапах торжества. Поклонение духам предков, непременный сбор всех членов семьи к новогоднему торжеству, почитание Бога очага (например, у вьетов) на втором этапе сменяется общинными по своему характеру развлечениями и обрядами. Аналогичная закономерность выявлена нами и на примере новогодней обрядности у народов Восточной Азии — китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев [Джарылгасинова, 1985 (III), с. 239]. Семейно-общинные традиции прослеживаются в разнообразных обрядах «кормления», «заботы» о «голодных», «одиноких» духах умерших.

Календарно-праздничная обрядность народов Юго-Восточной Азии, связанная с поливным рисосеянием, свидетельствует о том, что праздники и календарные обряды вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов теснейшим образом были связаны с жизнью общины.

Коммуникативная роль календарных обычаев и обрядов, праздников годового цикла в передаче прошлого настоящему, а настоящего будущему на уровне семьи, рода, общины, народа, государства поэтически выражена в словах Роже Калуа, который сказал, что человек живет воспоминаниями о прошедшем празднике и в ожидании праздника грядущего (цит. по [Чан Куок Выонг, 1978, с. 74]).

Календарно-праздничная традиция народов Юго-Восточной Азии и проблема культурных контактов

Систематизация и обобщение материалов по календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла девяти народов Юго-Восточной Азии — вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев и тагалов дают основание обратиться к проблемам культурных взаимоконтактов этих народов между собой, а также к проблеме взаимосвязей этого огромного историко-культурного региона с соседними областями. Подобные подходы должны указать или помочь наметить путь к пониманию генезиса культурного облика Юго-Восточной Азии (см., например, [Нгуен Ван Хоан, Никулин, 1978, с. 94–104]). В 1977 г. авторы коллективной монографии «Юго-Восточная Азия: проблемы региональной общности» в Заключении справедливо писали о том, что сфера идеологии и культуры с наибольшим трудом поддается типологизации. «В особенности сложно сделать это в Юго-Восточной Азии, где скрестились, наслоившись друг на друга, многочисленные идеологические и культурные потоки и влияния» [Юго-Восточная Азия, 1977, с. 326]. В духовной сфере самобытным и специфическим для народов Юго-Восточной Азии был сам процесс восприятия приходивших извне мировых и национальных религий (индуизма, буддизма, конфуцианства, даосизма, ислама, христианства), которые в ходе их усвоения были основательно переработаны, видоизменены, адаптированы к местным традициям.

Календарно-праздничная культура вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов XIX–XX вв. в сочетании с данными исторической этнографии подтверждает этот вывод и позволяет наметить еще некоторые факторы, способствовавшие также, на наш взгляд, формированию неповторимого облика юго-восточноазиатского историко-культурного региона.

Во-первых, это — многотысячелетнее развитие на территории Юго-Восточной Азии хозяйственно-культурного типа (ХКТ) пашенных земледельцев, занимающихся поливным рисосеянием (преимущественно на равнине, в долинах и дельтах могучих рек). Этот ХКТ постоянно взаимодействовал с ХКТ земледельцев, проживающих в горных районах и занятых подсечно-огневым земледелием с выращиванием суходольного риса.

Во-вторых, это особая, доминирующая роль древнейших аграрных культов или, как мы пытались показать, культовой системы со своим развитым пантеоном божеств, сложной структурой обрядов и церемоний, развитой мифологией и иконографией. Центральное место в этой культовой системе занимают культ риса, магия плодородия, поклонение Матери (Богине) риса, культы умирающего и воскресающего божества.

В-третьих, важнейшая, цементирующая роль общины, сохранявшей свое влияние на протяжении тысячелетий. Роль общины определялась постоянной необходимостью в коллективном труде: создание ирригационных сооружений, плотин, террасовых полей,