свое отражение и природные условия, и особенности их хозяйственной деятельности, и характер их культурных контактов. Особенно интересен древнейший, жреческий по своему происхождению календарь вуку, насчитывающий всего 210 дней (восходит к циклу сельскохозяйственных работ). Хочется обратить внимание на то, что слово вуку со старояванского переводится как «сочленение бамбука». Аналог этому термину можно найти в древнекитайском языке, в котором для обозначения календарного праздника использовался иероглиф цзе. Среди словарных значений этого слова имеются следующие понятия: коленце (бамбука), такт, ритм; отрезок времени, сезон года; праздник; душевная чистота, целомудрие [Джарылгасинова, 1989 (I), с. 14]. С начала нашей эры яванцы стали использовать циклические календари (возможно, под влиянием культур древней Индии и древнего Китая); на Яве известны календарные циклы, состоящие из 7, 8, 12 и 32 лет. Самым значимым до XV–XVIII вв. был буддийский календарь эры Сака. С проникновением ислама на Яве утвердился лунный мусульманский календарь. Вот почему яванцы Новый год и другие праздники отмечают по календарю эры Сака, по мусульманскому календарю, а в наши дни и по григорианскому.

Календарные праздники и искусство

Мне вспоминается первое знакомство, нет, еще не знакомство, а только первое приближение, первое робкое приобщение к праздничной культуре народов Юго-Восточной Азии. Оно произошло в одном из залов японского Государственного этнографического музея (сокр. Минпаку) в г. Осака во время первого кратковременного его посещения осенью 1978 г. После длинного ряда музейных анфилад с удивительными предметами, рассказывающими о культуре и быте народов мира, мы как бы неожиданно попали в зал, наполненный праздничной, ликующей мелодией света, рождавшейся от разнообразных вещей, масок, кукол, украшений, музыкальных инструментов. Почему-то особенно запомнился этот господствовавший в зале праздничный, торжественный золотисто-красный цвет. Отблеск солнца и цвет невиданных благоуханных растений. Этим золотисто-красным, радостным светом, казалось, было пронизано все вокруг: буддийские па́годки и небольшие алтари народа тай, набор инструментов яванского музыкального оркестра гамелана, нарядная фигура-маска фантастического животного (то ли льва, то ли тигра, то ли дракона) Баронга — непременного и любимого персонажа праздничных шествий балийцев, кожаные и деревянные резные куклы, многочисленные маски яванцев и балийцев. Под самым потолком зала плыли разноцветные воздушные змеи малайцев.

Воспринять все это представлялось невероятным. И взгляд как бы случайно обратился к стеклянной стене, открывающей вид на внутренний дворик музея (как если бы мы сняли сёдзи в японском традиционном доме и ощутили прохладу маленького сада). Там, среди открытого пространства, на неприметном, сером фоне вычертила свой характерный силуэт небольшая буддийская пагода — один из символов культуры (в том числе и праздничной) народов Юго-Восточной Азии. Так искусство современного японского художника, музейного дизайнера, помогло воспринять красоту множества в единственном (один из эстетических принципов японского дзэн-буддийского искусства). В последующие годы, когда нам была предоставлена счастливая возможность в течение двух месяцев работать в этом музее (конец 1980 начало 1981 г.), а также во время кратковременных посещений Минпаку в 1982 и в 1988 г. можно было более детально познакомиться с экспонатами, посвященными народам Юго-Восточной Азии. В 1988 г. за стеклянной стеной-витриной (символ календарно-праздничной культуры народа тай) был помещен свайный домик-алтарь для поклонений Духу земли и для молений Матери (Богине) риса.

Для подготовки этой монографии были использованы и каталоги музея, и цветные фотографии, и слайды, в том числе и снятые нами в музее с отдельных экспонатов с разрешения руководства Минпаку. Предметы стали ближе. Однако первое восприятие осталось навсегда неповторимым и праздничным.

Действительно, немало экспонатов в залах музея, посвященных этнографии народов Юго-Восточной Азии, связано с их календарными обычаями и обрядами, с праздниками годового цикла. Они дают основание и для раздумий о связи календарно-праздничной культуры народов Юго-Восточной Азии с различными видами искусств.

Как известно, календарные обычаи и обряды, праздники годового цикла на протяжении столетий были одним из важнейших истоков художественного творчества народов мира. По мнению польского социолога К. Жигульского, праздник вообще, в том числе и календарный, способствовал развитию архитектуры и монументальных форм театрализованных действ, литературы (поэзии, прозы, праздничной драмы и комедии, специально посвященных данному празднику). Праздник способствовал развитию таких форм, которые были предназначены для создания праздничной атмосферы: музыки и праздничного танца, праздничных зрелищ, шествий, процессий, мистерий, развлечений и состязаний; в области пластических искусств — живописи, графики, скульптуры, изготовлении фигурок, кукол, масок, костюмов [Жигульский, 1985, с. 154]. Собранный в данной монографии материал по календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов подтверждает и развивает мысль польского исследователя.

Одной из характерных черт культуры народов Юго-Восточной Азии ученые считают разнообразные и богатейшие формы театрализованных представлений, музыкально-танцевальное искусство. С календарными праздниками годового цикла связаны и представления вьетнамского театра кукол на воде, театра тео и туонг, яванского и балийского театров масок, представления кожаных резных и деревянных кукол, теневого театра кхмеров, выступления балийских танцовщиц, традиционного балета кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, народные танцы тагалов (см., например, [Косиков, 1973; Никулин, 1977; Марунова, 1980; Бернова, 1984]).

Календарным праздникам обязаны своим возникновением многие виды и жанры народной и классической живописи, например, новогодние лубки (картины) вьетов.

Особенно плодотворным можно считать развитие разнообразных видов декоративно-прикладного искусства. Это и пошив праздничной одежды, и изготовление театральных масок и костюмов, петард, хлопушек, фонарей, воздушных змеев, мячей и воланов, нарядно убранных качелей; это и строительство лодок, и выращивание к праздничным дням растений, и многое-многое другое, без чего были бы немыслимы радостные и веселые праздники, что создает особую атмосферу праздника, его неповторимый настрой. О теснейшей связи календарно-праздничной культуры народов Юго-Восточной Азии и их декоративно-прикладного искусства свидетельствуют и коллекции Музея антропологии и этнографии (Петербург) [Шафрановская, 1979, с. 106–114] и Государственного музея искусства народов Востока (Москва) [Румянцева, 1982, с. 179–196; Мифы, 1990]. Это, в частности, подтвердила и прекрасная выставка «Мифы и легенды в искусстве стран Юго-Восточной Азии», экспонировавшаяся в Москве в 1990 г. [Мифы, 1990].

Календарные праздники народов Юго-Восточной Азии неотделимы от музыкальной культуры, истоки которой восходят к глубокой древности (см., например, [Садоков, 1962]), к традициям донгшонских барабанов. Многочисленные ударные (гонги, барабаны, литавры, ксилофоны), духовые (различные виды флейт), струнные (например, бирманская арфа) — непременная часть календарных торжеств.

Рассматривая проблему соотношения календарного праздника и искусства, вьетнамский ученый Ле Хонг Ли обращает особое внимание на следующие компоненты: праздник и музыка, праздник и изобразительные искусства, праздник и танцевально-театральные представления, праздник и художественное слово [Ле Хонг Ли, 1984]. Все эти составные присутствуют в праздничной культуре народов Юго-Восточной Азии. И авторы данной книги стремились показать эту неразрывную связь календарных обычаев и обрядов вьетов, лао, кхмеров, тай, бирманцев, малайцев, яванцев, балийцев, тагалов