Тира заметила, что ее кисть лежит на плече Горма, да и его левая рука переместилась, теперь бережно обнимая ее стан. Смотря друг другу в глаза, анасса и ярл сблизили лица, так что губы вот-вот должны были соприкоснуться (а носы, между прочим, уже вовсю соприкасались).

– Нам нельзя друг к другу привязываться, – епарх вдруг отшатнулся. – Всей жизни нашей, может, недели отмерены, Йормунрек прознает, такое глумление устроит, все его предыдущие забавы детским розыгрышем покажутся.

– Мудро ты говоришь, Плагго бы согласился. Но если нашей жизни и вправду недели отмерены, незачем добавлять к списку того, что не сделали, да пожалели.

Тира притянула Горма обратно за ворот туники.

– Что-о? – рука Гудбранда хлопнула по груди пластинчатого доспеха, пальцы сомкнулись вокруг оправленного в серебро куска янтаря, вырезанного наподобие ячменного колоса. – Проклятие Одина?

Вместо ответа, Тинд закашлялся. Его скулы над редкой рыжеватой бородой позеленели, воин скрючился, привалившись к борту Лося Земли Лебедей, и громко принес дурнопахнущую жертву Эгиру, к сожалению попутчиков, только отчасти принятую морем.

– Как ему от гнева Больверка-то вштырило, – глядя на шмякнувшиеся на настил брызги, сказал один из кочегаров, опасливо называя мстительного бога иносказательным именем (впрочем, довольно нелестным – «радетель зла»). – В блевотине кровь.

– Да нет, это от давешней танской стрелы. Каждую весну и каждую зиму кровью кашляю, – поделился слегка менее зеленый Тинд.

– Проклятие, – напомнил ярл. – Почему не рассказал, прежде чем на корабль вступить?

– Моряки… До чего же вы народ суеверный, – про́клятый распрямился и обтер бороду рукавом.

– Понятное дело, суем и верим, – усмехнулся темноволосый Кормак, стараясь держаться против ветра от Тинда.

Гудбранд кисло посмотрел на молодого скальда, вопреки воле отца приплывшего искать приключений из Туле.

– Шути, шути, вот вздрючит нас всех Йормунрек на крючья, как в Трегорланд вернемся, тогда не пошутишь, – прохрипел Даг.

– За что это? – опешил Кормак.

– Пять кораблей послал конунг за данью в Свитью. Все серебро, что собрали, на одном нашем везем, – пояснил несладкогласый старец. – А олова альвов вообще взяли всего ничего.

– А на что конунгу олово альвов? – спросил скальд.

– Вот до этого станешь допытываться, точно висеть тебе на крюке, – обнадежил товарища Буи, бывший йомс. – А за маленькую дань конунг не накажет – нам велел, мы сделали, а что Хакон Хаконссон вдруг объявился и восстание поднял, то не наша вина. Йормунрек в гневе страшен, но справедлив.

Глядя на жалкую пару ларей, принайтованных к настилу между паровым котлом и мачтой, ярл задумался. Йормунрек и впрямь вряд ли повесил бы его на крюк по возвращении, но ожидать от конунга даров и милостей в ближайшее время тоже не стоило. С другой стороны, одни и те же несколько пудов благородного металла могут быть как совершенно позорной данью конунгу, так и вполне достойным началом сбора сокровищ независимым ярлом-искателем приключений, если тому податься куда-нибудь подальше. Сильно подальше. В Туле. Нет, в Бьярмаланд. Или в Динланд? Временно отвлекшись от мыслей о том, в какой части круга земного Йормунрекова месть его не достанет, Гудбранд вопросительно поднял брови:

– Тинд, за что ж ты проклят?

– Да мелочь несто́ящая, – отмахнулся работорговец и сборщик податей. – Проезжал мимо хутора, близ Оттаровой могилы. У местного бонда с дроттарами что-то незаладилось. Может, Кромова истукана нашли, может, сказал что… Хутор горит, бонд с семьей повешены, еще дергаются. Приглянулась мне дочка…

– Так ты ж сказал, их всех повесили? – не понял Кормак.

– Перерезал веревку, дай, думаю, оприходую, пока тепленькая…

Судя по его цвету лица, скальд приготовился в свой черед принести в жертву морскому богу недавно съеденный завтрак. Не замечая произведенного им впечатления, Тинд продолжал:

– И в самый неудобный миг выходит из-за дерева старуха. На земле снег, а она босая, с посохом из костей, в космы мертвые кости вплетены, а у пояса мертвая голова. И говорит: «Ты над Одиновой добычей надругался. Проклят будешь.» Хотел ее мечом ударить, а она как сквозь землю провалилась.

Даг и Буи невольно отступили от работорговца, делая знаки против сглаза. Как по заказу, откуда-то раздался еле слышимый волчий вой. На твердой земле, это можно было бы считать как зловещим предупреждением, так и неудачным совпадением. Но откуда волкам взяться в море на полпути между Биркой и Висбю? И с каких пор волки, природные или посланные Одином, повадились выть недавнюю поморянскую песню про удалого потешника Корило?

– Что такое? – Даг почему-то повел носом.

– Что «что?» – переспросил Тинд.

– Ты не слышал?

– Что я должен был слышать?

– Морских драугров, что за тобой пришли!

Звуки приблизились. Помимо воя, вернее, наигрыша волынки, откуда-то из холодного тумана с наветренного борта донеслось пыхтение водомета.

– К бою! Полный ход, щиты на борт! – Гудбранд нахлобучил на голову шлем и затянул под подбородком ремешок. – Повезло, на бодричей нарвались. Кабы не их любовь к показухе, могли бы вообще врасплох застать, туман что молоко.

Рассеянные капельками ледяной воды, висевшими над морем, блеснули три вспышки. Почти одновременно, на корабле начало происходить непонятное. Стоявший у прави́ла Сигват вылетел за борт вместе с изрядным куском рычага, поворачивавшего рулевую лопасть. В парусе образовалась круглая дырка с кулак. Кр-рак! Кр-рак! Кр-рак! – раздалось из тумана, в котором начали обрисовываться очертания бодричской ладьи. Одновременно из мглы вылетело узкое, длинное, и приземистое судно, дымя двумя заваленными назад трубами. Ближе к его корме, дым шел из нескольких дырок в продолговатом бронзовом устройстве, установленном на стальной рогулине, торчавшей из левого борта. За устройством, широкоплечий, носатый, и плешивый воин потянул за рычаг, отчего бронза пришла во вращение. Воин чуть повыше, но чуть менее устрашающего вида, пристроил за рогулиной горящий кусок просмоленной веревки и чем-то двинул. Из дырок выпростались огненные языки, почти одновременно несколько кусков обшивки Лося Земли Лебедей разлетелись в щепки, словно оба борта йотуны проткнули насквозь несколькими раскаленными ломами, и вновь раздался троекратный раскатистый грохот. В пробоины хлынула вода.

– Один, прими жертву во искупление! – с этими словами, Даг треснул Тинда по голове веслом и, бросив орудие и подхватив работорговца за ноги, перевалил его через борт.

Из клуба поднявшегося дыма вновь вынырнуло узкое судно, с неправдоподобной скоростью приближаясь к Гудбранду и его ватажникам. Дроттары на втором за Лосем корабле еще заряжали самострелы, а враг уже пересек направление его движения. Только ярл заметил вторую такую же штуковину и по правому борту неприятеля, как вспышка сильнее предыдущих отразилась в воде, и снова загремело. Еще один взрыв поднял в направлении серого неба дерево, железо, пеньку, и несколько черных теней – похоже, странное оружие носатого воина прямым попаданием высвободило всю силу колдовства, заточенного жрецами Одина в железные бочки. Искупительная жертва не только оказалась недостаточной, чтобы отвратить немилость мстительного бога, но и дополнительно разгневала Больверка.