В другие дни заново переписывались все записи, всегда с проверкой, очень дотошной, пересматривались и проверялись опять, до тех пор, пока через двенадцать дней и около ста часов подробных утомительных объяснений не получилось наставление по военному делу. Точное. И смертельное.

Смертельное для кого? Не для нас, англичан или голландцев, которые придут сюда с мирными целями и только как торговцы. Смертельное для врагов Ябу и для врагов Торанаги, для наших врагов испанцев и португальцев, когда те попытаются завоевать Японию. Как они это делали повсеместно. На всех вновь открытых территориях. Сначала приходят священники. Потом конкистадоры.

«Но не здесь, — подумал он с удовлетворением. — Эту страну уже не завоюешь, через несколько лет все, что он им рассказал и чему научил, распространится уже по всей Японии».

— Анджин-сан?

Она поклонилась ему:

— Ябу-ко ва киден но го усеки о конва хитсу тосену то осерареру, Анджин-сан.

Слова медленно проступали в его мозгу: «Господин Ябу не хочет видеть вас сегодня вечером».

— Иси-бан, — сказал он блаженно. — Домо.

— Гомен насаи, Анджин-сан. Анатава.

— Да, Марико-сан, — прервал он ее, тепло воды высасывало из него энергию. — Я знаю, мне бы надо сказать это по-другому, но я не хочу больше говорить сейчас по-японски. Не сегодня вечером. Сейчас я чувствую себя как школьник, покинувший школу на рождественские каникулы. Вы понимаете, что это первые свободные часы с тех пор, как я прибыл сюда?

— Да, да, понимаю, — криво улыбнулась она, — а вы понимаете, сеньор главный кормчий Блэксорн, что это будут первые свободные часы, которые с момента приезда сюда выпали мне?

Он засмеялся. На ней были толстый хлопчатобумажный купальный халат со свободным поясом и полотенце на голове. Каждый вечер, когда ему начинали делать массаж, она принимала ванну, иногда одна, иногда вместе с Фудзико.

— Ну вот, теперь у вас есть свободное время, — сказал он и начал вылезать из ванны.

— Ой, пожалуйста, я не хотела беспокоить вас.

— Тогда присоединяйтесь ко мне. Это замечательно.

— Благодарю вас. Я едва могу дождаться, когда можно смыть грязь и пот, — она сняла халат и села на маленькое сиденье. Слуга начал намыливать ее, Суво терпеливо ждал у массажного стола.

— Это скорее напоминает школьные каникулы, — сказала она счастливо.

Первый раз Блэксорн видел ее обнаженной в тот день, когда они купались, и был сильно поражен. Теперь ее нагота сама по себе не трогала его в физическом смысле. Живя рядом в японском доме, где стены были из бумаги, а комнаты имели многоцелевое назначение, он видел ее раздетой и полураздетой уже много раз. Он даже видел однажды, как она присела помочиться.

— Это ведь нормально, Анджин-сан? Тела естественны, различия между мужчинами и женщинами естественны, да?

— Да, только мы, э-э, просто мы воспитаны по-другому.

— Но теперь вы здесь, и наши обычаи — это и ваши обычаи.

Нормальным было мочиться или испражняться на открытом месте, если не было уборных или других отхожих мест, просто приподнимая или расстегивая кимоно, сидя на корточках или стоя, все при этом вежливо ждали, не вглядываясь, иногда загораживаясь для уединения. Почему нужно было уединяться? И тут же крестьяне собирали испражнения и смешивали с водой для удобрения своих посадок. Человеческие испражнения и моча были единственными существенными источниками удобрений в империи. Лошадей и волов было очень немного, а других животных-источников удобрений не было. Поэтому каждая частица человеческих экскрементов собиралась и продавалась по всей стране.

И после того как вы видели высокорожденных и простолюдинов, расстегивающих или задирающих одежду, стоящих или сидящих на корточках, вам немногому оставалось удивляться.

— Хорошо, — сказала она, очень удовлетворенная, — скоро вы полюбите сырую рыбу и свежие водоросли, и тогда вы действительно станете хатамото.

Служанка облила ее водой. После этого, уже чистая, Марико вошла в ванну и легла напротив него с длинным вздохом наслаждения. Маленькое распятие качалось у нее между грудей.

— Как вам это удается? — спросил он.

— Что?

— Так быстро забираться в ванну. Вода слишком горячая.

— Не знаю, Анджин-сан, но я попросила подкинуть дров и подогреть воду. Для вас Фудзико всегда проверяет воду — мы называем ее прохладной.

— Если это прохладная, то я голландский дядюшка!

— Что?

— Ничего.

От горячей воды их клонило в сон, и они лежали, развалясь, в ленивых позах, не произнося ни слова.

Потом она спросила: — Чем бы вы хотели заняться сегодня вечером, Анджин-сан?

— Если бы мы были в Лондоне… — Блэксорн остановился. «Мне бы не следовало думать о них, — сказал он себе, — или о Лондоне. Это все кончилось. Этого не существует. Существует только то, что здесь».

— Если? — Она посмотрела на него, сразу заметив, как он изменился.

— Мы бы пошли в театр и посмотрели пьесу, — сказал он, справившись с собой, — у вас здесь бывают представления?

— О, да, Анджин-сан. У нас очень любят всякие представления. Тайко любил ставить их для увеселения своих гостей, даже господину Торанаге они нравились. И конечно, есть много гастрольных групп для простых людей. Но наши представления не совсем то, что ваши, я так считаю. Здесь наши актеры и актрисы носят маски. Мы называем эти представления «Но». Там много музыки, много танцев, они в основном очень печальные, очень трагические, есть исторические пьесы. Иногда комедии. Мы бы посмотрели с вами комедию или, может быть, религиозную пьесу?

— Нет, мы бы пошли в театр «Глоб» и посмотрели что-нибудь, написанное человеком по фамилии Шекспир. Он мне нравится больше, чем Бен Джонсон или Марло. Может быть, мы бы посмотрели «Укрощение строптивой» или «Сон в летнюю ночь», «Ромео и Джульетту». Я водил свою жену на «Ромео и Джульетту», и ей очень понравилось. Блэксорн рассказал ей сюжеты этих пьес.

Марико нашла их очень непонятными: — По нашим понятиям, очень неразумно для девушки не слушаться родителей. Но так печально. Плохо и для девушки, и для юноши. Ей было только тринадцать? Ваши дамы так рано выходят замуж?

— Нет. Обычно в пятнадцать или шестнадцать лет. Моей жене было семнадцать, когда мы поженились. А сколько было вам?

— Ровно пятнадцать, Анджин-сан, — тень прошла по ее лицу при этих словах. — А после театра куда бы мы пошли?

— Я бы повел вас поесть. Мы бы пошли в «Стоне шоп хаус» на Феттер-лейн или «Чешир чиз» на Флит-стрит. Это все гостиницы, где подают особые кушанья.

— А что бы мы ели?

— Я бы не хотел вспоминать, — сказал он с ленивой улыбкой, возвращаясь к настоящему, — я не помню. Мы находимся здесь, и я радуюсь сырой рыбе, и карма есть карма, — он глубже опустился в воду. — Великое слово карма. И хорошая идея. Вы очень помогли мне, Марико-сан.