– Но Главные…

– …знают еще несколько тайных знаков и паролей, – перебил его Миид тихим и ровным голосом, – и, конечно, у них есть власть. Но в своей профессии они знают не больше, чем ты… Ты, может, думал, что им разрешено вычислять? Нет, не разрешено.

Ганиль молчал.

– И однако, Ганиль, кое-что еще узнать можно.

– Где?

– По ту сторону городских стен.

Прошло немало времени, прежде чем Ганиль заговорил снова:

– Я не могу слушать такое, Миид. Больше не говори со мной об этом. Предавать тебя я не стану.

Ганиль повернулся и зашагал прочь. Лицо его искажала ярость. Но огромное усилие воли понадобилось для того, чтобы обратить эту ярость, казалось бы беспричинную, против Миида, человека столь же уродливого духом, сколь и телом, дурного советчика, прежнего, ныне утраченного друга.

Вечер оказался очень приятным: веселье било из Ли ключом, его толстая жена обращалась с Ганилем как с родным сыном, а Лани была совсем кроткой и сияла от радости. Юношеская неуклюжесть Ганиля по-прежнему вызывала в ней непреодолимое желание его поддразнивать, но, даже поддразнивая, она как будто просила его о чем-то и ему уступала; казалось, еще немного – и весь ее задор превратится в нежность. В какой-то миг, когда она передавала блюдо, рука ее коснулась его руки. Вот здесь, на ребре правой ладони, около запястья, одно легкое прикосновенье – он помнил это так ясно! Сейчас, лежа в постели в своей комнате над мастерской, в кромешной темноте городской ночи, он застонал от переполнявших его чувств. Ухаживанье – дело долгое, протянется месяцев восемь самое меньшее, и все будет развиваться очень медленно и постепенно – ведь речь, как-никак, идет о дочери Главного. Нет, думать о Лани просто непереносимо! Не надо про нее думать… Думай… про Ничто. И он стал думать про Ничто. О круге. О пустом кольце. Сколько будет 0, умноженное на I? Столько же, сколько 0, умноженное на II. А если поставить I и 0 рядом… что будет означать I0?

Миид Светлокожий приподнялся и сел в постели; каштановые волосы, падая на лицо, закрывали его голубые глаза, и он, откинув их назад, попытался разглядеть, кто мечется по его комнате. Сквозь окно пробивался грязно-желтый свет раннего утра.

– Сегодня Алтарный День, – проворчал Миид, – уходи, дай мне спать.

Неясная фигура воплотилась в Ганиля, метание по комнате – в шепот. Ганиль шептал:

– Миид, посмотри!

Он сунул Мииду под нос грифельную доску:

– Посмотри, посмотри, что можно делать этим знаком, который обозначает Ничто!

– А, это, – сказал Миид.

Он оттолкнул Ганиля с его грифельной доской, спрыгнул с постели, окунул голову в ледяную воду в тазу, стоявшем на сундуке с одеждой, и там ее подержал. Потом, роняя капли воды, он вернулся к кровати и сел.

– Давай посмотрим.

– Смотри, за основу можно принять любое число – я взял XII, потому что оно удобное. Вместо XII, посмотри, мы пишем I-0, а вместо XIII–I-I, а когда доходим до XXIV, то…

– Ш-ш-ш!

Миид внимательно перечитал написанное. Потом спросил:

– Хорошо все запомнил?

Ганиль кивнул, и тогда Миид рукавом стер с доски заполнявшие ее красиво выписанные знаки.

– Мне не приходило в голову, – заговорил он опять, – что основой может стать любое число. Но посмотри: прими за основу X – через минуту я объясню тебе почему, – и вот способ сделать все легче. Вместо X будет писаться 10, а вместо XI – 11, но вместо XII напиши вот что. – И он написал на доске «12».

Ганиль глядел на эти два знака как зачарованный. Наконец он заговорил каким-то не своим, срывающимся голосом:

– Ведь это… одно из черных чисел?

– Да. Ты, Ганиль, пришел к черным числам сам, но как бы через заднюю дверь.

Ганиль, сидевший рядом, молчал.

– Сколько будет CXX, умноженное на MCC? – спросил Миид.

– Таблицы так далеко не идут.

– Тогда смотри.

И Миид написал на доске:

а потом —

Опять долгое молчание.

– Три Ничто… XII раз XII… – забормотал Ганиль. – Дай мне доску.

Слышались только монотонный стук падающих капель за окном и поскрипывание мела. Потом:

– Каким черным числом обозначается VIII?

К концу этого холодного Алтарного Дня они ушли так далеко, как только Миид смог увести за собой Ганиля. Правильней даже было бы сказать, что Ганиль перегнал Миида и под конец тот уже за ним не поспевал.

– Тебе нужно познакомиться с Йином, – сказал Миид. – Он может научить тебя тому, что тебя интересует. Йин работает с углами, треугольниками, измерениями. Он своими треугольниками может измерить расстояние между любыми двумя точками, даже если до этих точек нельзя добраться. Он замечательный Догадчик. Числа – самое сердце его знания, язык, на котором оно говорит.

– И мой тоже.

– Да, я это вижу. Но не мой. Я люблю числа не ради них самих. Мне они нужны как средство. Чтобы с их помощью объяснять… Вот если, например, ты бросаешь мяч, отчего он летит?

– Оттого, что ты его бросил. – И лицо у Ганиля расплылось в широкой улыбке.

Он был бледен, а в голове у него звенело, как в пустом бочонке, от шестнадцати, без перерывов на еду и сон, часов чистой математики; и он уже потерял весь свой страх, все смирение. Он улыбался как властитель, вернувшийся из долгого изгнания к себе домой.

– Прекрасно, – сказал Миид. – Но почему он летит и не падает?

– Потому что… его поддерживает воздух?

– Тогда почему потом он все же падает? Почему он движется по кривой? Что это за кривая? Видишь, зачем нужны мне твои числа?

Теперь на властителя был похож Миид, но не на довольного, а рассерженного, чьи владения огромны, и поэтому ими слишком трудно управлять.

– И они, в своих тесных Мастерских за ставнями, – презрительно фыркнул он, – могут еще говорить о Тайнах! Ну ладно, давай пообедаем – и к Йину!

Высокий старый дом, пристроенный вплотную к городской стене, глядел освинцованными окнами на двух молодых Мастеров внизу на улице. Над крутыми черепичными крышами, блестевшими от дождя, нависли зеленовато-желтые сумерки поздней осени.

– Йин был, как мы, Мастером-Механиком, – сказал Миид, пока они ждали у обитой железными полосами двери. – Теперь он больше не работает, сам увидишь почему. К нему приходят люди из всех Лож – Аптекари, Ткачи, Каменщики. Ходят даже несколько Ремесленников и Мясник – он разрезает и рассматривает мертвых кошек.

Последние слова Миид произнес добродушно, но чуть насмешливо; привычное отношение физиков к