После завтрака Майя начала собираться, но тут во дворе раздались голоса – чей-то слуга разговаривал с Джарвилем. Чуть погодя Огма, прихрамывая, торопливо пришла в Майину опочивальню и с порога объявила:

– Ах, к вам госпожа Мильвасена в гости пожаловала! Такая красавица, глаз не отвести. И веселая! А помните, как она у верховного советника вечно в слезах ходила?

– Ш-ш-ш, Огма! Услышит же, – строго напомнила ей Майя. – Она одна?

– Да, с прислужницей своей. Вы не поверите, до чего…

– Принеси ей угощения – вина и орехов – и передай, что я сейчас спущусь. Прислужницу на кухню отведи, а сама возвращайся, поможешь мне одеться.

«И зачем это она пришла?» – удивилась Майя. У Сенчо она никогда не ссорилась с Мильвасеной, старалась по мере сил ее утешить, хотя и не до конца понимала, какое огромное горе постигло бедняжку и как она страдала от позора. Майя и не надеялась снова встретиться с баронской дочерью – у них не было ничего общего. Вдобавок Мильвасена, пытаясь сохранить хоть крохи былого достоинства, всегда обращалась к тонильданской крестьянке свысока, с плохо скрытым превосходством. Кроме того, Майя была невольной свидетельницей ее унижений, о которых вспоминать не следовало. Так отчего же Мильвасена решила возобновить знакомство?

«Ну вот сейчас и узнаю», – подумала Майя, надела лучший наряд – темно-синее шелковое платье с шлейфом, украшенным гагатовыми бусинами, – обвила вокруг шеи адамантовое ожерелье и спустилась в гостиную.

Мильвасена сидела у окна в роскошном одеянии из тончайшей зеленой шерсти, богато расшитой серебряной нитью; темные волосы придерживала серебряная сетка; на груди сверкало изумрудное колье с рубиновой подвеской, а у плеча поблескивала золотая брошь в форме леопарда. Выразительные карие глаза, подведенные светло-зеленым, казались еще больше и темнее. Завидев Майю, Мильвасена радостно бросилась ей навстречу.

Майя, как и Огма, сразу же заметила невероятную перемену в Мильвасене – счастье, как и горе, неузнаваемо преображает черты любого. Глаза девушки сияли, в них светилось необыкновенное оживление. Майя поняла, что в неволе, с той самой ночи, когда в дом ворвались солдаты и убили всю семью Энка-Мардета, баронская дочь скрывала свои чувства под непроницаемой маской отрешенности, что требовало невероятных душевных сил. Майя наконец-то поняла, почему Мильвасену хотел взять в жены Сантиль-ке-Эркетлис. Что ж, с этой девушкой придется знакомиться заново.

Прежде чем выйти к нежданной гостье, Майя решила, что не потерпит снисходительного обращения. Впрочем, ее опасения были напрасны: да, Мильвасена держала себя с достоинством и уверенностью, подобающими баронской дочери, но к Майе питала самые теплые чувства.

Она с пылкой искренностью и дружеским расположением превозносила Майин героизм и благодарила ее за спасение города. Майя, после Раллура привыкшая к похвалам, никогда прежде не слышала таких проникновенных слов. А еще она с удивлением заметила, что, хотя поведение Мильвасены и не особенно изменилось, они теперь беседовали на равных, как одна знатная госпожа с другой. «Оккула была права, – насмешливо подумала Майя. – Все зависит от точки зрения. Мильвасена изменилась, да и я уже не прежняя».

Впрочем, ни драгоценности, ни роскошные наряды не лишили Майю природного любопытства и не изменили ее манер; светские правила приличия ее не волновали, сдержанному достоинству она по-прежнему предпочитала оживленную непосредственность и с интересом расспрашивала гостью о нарядах и украшениях, о прислуге и о пиршествах, устраиваемых в особняках знати. Мильвасена с улыбкой отвечала на все вопросы, и вскоре девушки отправились наверх, в опочивальню, полюбоваться Майиным новообретенным гардеробом.

Чуть погодя Мильвасена, присев на кровать, восхищенно расправила на коленях тончайшее сиреневое одеяние, расшитое бабочками.

– Тебе оно о Серрелинде напоминает, да? – спросила она, задумчиво глядя на озеро. – Ты скучаешь по Тонильде?

– Нет, не очень, – ответила Майя. – Житье там было скудное… Сама понимаешь, как сыр в масле не катались.

– Разумеется, – кивнула Мильвасена, глядя на Майю огромными глазами. – Но я имела в виду другое – все, что ты помнишь, там и осталось, правда? Вот по нему и скучаешь, а не из-за того, что вернуться хочешь. Прошлое – будто ступеньки: ты по ним прошла, а сама лестница никуда не исчезла. А у меня все исчезло, как будто и не было никогда.

Не зная, как ответить на это неожиданное замечание, Майя решила задать тот же вопрос Мильвасене.

– Ты из-за этого тоскуешь? Мне вот все равно, исчезла наша лачуга или стоит еще. Да и матушка моя тоже невелика потеря. Ох, конечно, тебе хуже пришлось… – Она присела рядом с Мильвасеной и взяла ее за руку. – Говорят, тебя хотели к Сантиль-ке-Эркетлису отправить, да ты воспротивилась. А еще я слыхала, что если бы ты в Халькон вернулась, то Сантиль бы от тебя… Ох, вот скажи честно, ты хотела за него замуж пойти? Ну если бы все иначе сложилось? Если бы…

– Да, – просто ответила Мильвасена. – Мой отец очень гордился тем, что такую завидную партию дочери подыскал: Сантиль-ке-Эркетлис еще молод, знатного рода, пользуется в Хальконе большим влиянием… Но теперь я решила поступить так же, как вы с Оккулой, – раз все изменилось, то и мне лучше измениться.

– Тебе-то чего меняться? – удивилась Майя. – Ты же снова среди знатных господ, как и прежде…

К кормушке на подоконнике подлетели два алых вьюрка, стали клевать пшено – Майя всегда с удовольствием кормила птиц, считая это роскошью, сравнимой с приглашением киннариста, – она слишком хорошо помнила те голодные дни, когда в доме еды не хватало и горсть зерна приходилось делить на четверых.

Мильвасена задумчиво поглядела на вьюрков и улыбнулась Майе.

– Знаешь, в ту ночь, когда этого… когда его убили, мои знакомые…

– Ага, помню, – кивнула Майя. – Брат с сестрой, я их в парке встретила, они с Эльвер-ка-Виррионом были.

– Сельд-Т’маа и его сестра, Веррайя. Наши семьи давно дружили. В ночь весеннего праздника они пришли меня навестить…

– Да, сначала Эльвер-ка-Виррион меня расспрашивал, позволит ли Теревинфия с тобой повидаться, так я ему объяснила, как все устроить.

– Она позволила. А пока я с ними беседовала, стало известно об убийстве. Представляешь, что началось? Теревинфия сразу в сад бросилась. А Т’маа предложил меня из Беклы тайком увезти, сказал, что подкупит стражу у Павлиньих ворот и мы с ним поедем на север Йельды, в поместье его отца.

– А почему ты не уехала? Не заладилось что-то?

– Я не согласилась, – ответила Мильвасена. – Точнее, я его поблагодарила и учтиво отклонила предложение.

– Да что ты!

– Понимаешь, мы с Эльвером к тому времени уже… сговорились. С тех самых пор, как мы с ним встретились на пиршестве у Саргета, когда ты танцевала… Ах, Майя, какой прекрасный танец! Я его никогда не забуду. Так вот, мы с Эльвером сразу поняли друг друга, а на следующий день после убийства он пришел и меня забрал, Теревинфии за это огромные деньги заплатил… Понимаешь, меня же в список выморочного имущества включили, должны были в храм передать, а Эльвер меня в маршальский особняк привел. Теревинфия, конечно, сразу с деньгами и сбежала, жрецы до сих пор ее найти не могут.