– Выход один, господа, – сказал он. – Будем пробиваться сквозь лес. Через чащобу, по бездорожью… За лесом – Днепр! Там – спасение.

– Да, но река еще как следует не замерзла, – возразил один из офицеров. – Не вплавь же идти…

– Да хоть бы и вплавь! – привстал маршал. – Уйдем через Днепр! Река не замерзла? Замерзнет, куда денется! По льду и перейдем… Не в плен же сдаваться. Готовиться к бою, господа! Кто боится, стреляйтесь прямо здесь!..

На прорыв отважились почти три тысячи личного состава корпуса, готовых умереть. Остальные остались в заснеженном лесу. Когда русские взяли там первых пленных, выяснилось, что наиболее боеспособные ушли с маршалом Неем.

Вышли к Днепру ближе к полуночи. Река уже встала, но лед еще был слишком тонкий.

Граф де Сегюр: «…Всеми овладела тревога. Быть может, поверхность этой враждебной реки была обманчива? Один офицер решил пожертвовать собою. Он с трудом достиг противоположного берега. Вернувшись к своим, он объявил, что людям и, может быть, некоторым лошадям есть возможность переправиться… причем необходимо торопиться, так как вследствие оттепели лед начинает таять».

– Всем не пройти! – доложил один из разведчиков. – Лед ненадежен…

– Назад пути нет! – крикнул Ней, а потом, повернувшись к солдатам, громко скомандовал: – Вперед!

После этого конь маршала, испуганно захрипев, ступил на слегка просаживающийся хрупкий лед…

Хлестнув коня, маршал Ней смело поскакал поперек реки. Лед под ним трещал, но, не успев провалиться, выдерживал. Увидев это, за ним помчались остальные. Началась опасная переправа…

Однако повезло самым первым и самым отчаянным. Хрупкий лед не мог выдержать такой массы людей. Под провалившийся лед уходили солдаты, женщины, лошади, повозки с ранеными… Сотни тонущих людей взывали о помощи.

«…Раненые протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их, – пишет граф де Сегюр. – Тогда их начальник попытался переправить несколько повозок, нагруженных этими несчастными; но когда повозки достигли средины реки, то лед стал опускаться и, наконец, проломился. Стоявшие на берегу услыхали сначала долетавшие до них из бездны душу раздирающие отчаянные крики, затем заглушенные и прерывавшиеся стоны, затем наступило ужасное молчание: все исчезло».

На берегу остались фуры с ранеными и больными, женщины с детьми и все те, кто уходил из России вместе с французской армией…

Из трех тысяч человек переправиться удалось лишь каждому четвертому. Когда потрепанный отряд маршала Нея (все, что осталось от корпуса) вошел в Оршу, французы, увидав своих товарищей, долго не могли поверить в их возвращение.

– Ты все-таки пробился! Жив! – воскликнул Бонапарт, сжав в объятиях своего отважного маршала. – Ничего другого я от тебя, mon cher ami, и не ждал…

Совершенное маршалом было подвигом. Это признавали даже сами русские.

Вот оценка генерал-майора барона Владимира Левенштерна (бывшего адъютанта генерала Барклая-де-Толли): «Ней сражался, как лев, но время побед для французов миновало… С наступлением ночи маршал Ней направился со слабыми остатками своего корпуса к Сырокоренью, и ему удалось, пройдя сквозь победоносную армию, перейти Днепр, который был покрыт тонким льдом. Этот подвиг будет навеки достопамятен в летописях военной истории. Ней должен бы был погибнуть, у него не было иных шансов к спасению, кроме силы воли и твердого желания сохранить Наполеону его армию».

Время побед для французов миновало. Наступало другое время – собирать камни…

* * *

Несмотря на то что фельдмаршалу Кутузову удалось отстранить от должности генерала Барклая, из ставки не был удален главный недруг главнокомандующего – англичанин Роберт Вильсон. Этого интригана, как считал Кутузов, лучше всего было бы расстрелять (на худой конец – повесить!), но тот находился под личной опекой царя.

Кутузов уже давно объяснился с наглым и навязчивым британцем, указав тому его место – быть соглядатаем, не более. А насчет критики действий главнокомандующего уже без всяких церемоний заявил:

– Вы, сэр Вильсон, британец. А я – русский. Мы – лишь союзники, но цели у нас разные. Моя цель как главнокомандующего русской армией состоит в отстаивании интересов России. Ваша цель, сэр, чтобы русский солдат проливал кровь за интересы Великобритании. Не пытайтесь греться у чужого огня!

– Только и всего?! – взвизгнул Вильсон.

– А это уже немало. Пусть Европа сама решает, что делать с этим Буонапартием после изгнания его из моей страны. Я же хочу, чтобы его здесь и духу не было…

– А как же союзнические обязательства? – набычился британец.

– Мы вот-вот разобьем Бонапартишку – этого мало?!

– Но Россия и Англия – союзники, а значит…

– Пока что вы всего лишь торговцы, не более того, – не выдержал Кутузов. – Пора переодевать купчишек в солдатские мундиры и отправлять воевать с Буонапартием. Вот и весь сказ, сэ-э-эр…

Пунцовый, как помидор, лорд Вильсон помчался строчить очередной донос на фельдмаршала…

«Удобные случаи кончить сию войну были пропущены, хотя представлялись неоднократно, – плачется Вильсон в письме к Александру от 12 ноября 1812 года. – В теперешней позиции теряем мы день, сделав роздых без нужды; если мы останемся на месте другие 24 часа, Бонапарт восстановит свои коммуникации и, дойдя до Польши, будет страшным, имея до 100 тысяч войска. Он много потерпел от отрядов наших и от самой природы, но не был еще разбит. Напротив того, он мог увидеть, что и ослабевшее могущество его казалось страшным тому генералу, который предводительствует армиями вашего величества. В армии нет ни одного офицера, который не был бы в том уверен, хотя не все одинакового мнения касательно побудительных причин таковой бесполезной, безрассудной и дорого стоящей осторожности».

Отличительная черта всех британцев – циничная наглость. Говоря о Наполеоне, Вильсон пишет: «…он много потерпел от отрядов наших». Если учесть, что «в отрядах наших» не воевало ни единого англичанина (за исключением самого Вильсона, который вовсе не воевал, а интриговал!), то вся изнанка подлой душонки британца разоблачается им же самим…

Но одно Вильсон – англичанин, плут; другое – свои же, причем, казалось бы, преданные своему главнокомандующему офицеры. Генералы Коновницын, Толь… Они уже в открытую возмущались медлительностью Кутузова. Теперь уже ни для кого не секрет, что фельдмаршал, двигаясь параллельным курсом с Наполеоном, и не думал о пересечении этих курсов. У хитрого лиса уже давно сложилась своя собственная стратегия в отношении армии неприятеля, и заключалась она в активном выдавливании французов из России. И это при том, ворчали русские генералы, что его, французишку, сейчас можно было преспокойно окружить и уничтожить!..

– Петр Петрович, голубчик, – почти со слезами говорил Карл Толь генералу Коновницыну, – если мы нашего старика-фельдмаршала не сдвинем, он и не сдвинется! Здесь, под Вязьмой, и зазимуем…

Если кто-то и считал,