Молодой человек так стремительно открыл дверь, что кормилица не успела даже разогнуться и отодвинуться от замочной скважины. Однако и в таком положении она мгновенно нашлась, решив не пропустить мимо себя Георга и не дать ему вымолвить ни слова. На юношу обрушился водопад слов, а костлявые руки буквально в него вцепились.

— О, какая радость! Я и не думала, что мои старые глаза когда-нибудь вновь увидят юнкера Штурмфедера. О, с тех пор вы стали еще красивее и выше ростом! Если бы я только знала! А то стою как истукан у двери и думаю: кто это разговаривает с благородной барышней? Господина рыцаря нет дома, слуг тоже. Что я могла подумать? А это к нам прибыл юнкер Георг! Он-то и разговаривает с барышней!

Напрасно Георг пытался во время этой длинной речи вырваться из цепких рук госпожи Розель. Он сразу понял, что не вправе показать ей, что сердит на Марию, но и оставаться ему здесь тоже не хотелось.

Наконец юноше удалось высвободить одну руку, но тут, не обращая внимания на высокомерную ухмылку старухи, к его груди приникла Мария. Георг встретил ее взгляд, который парализовал его волю. В душе юноши разразилась новая битва. Он чувствовал, что обида его куда-то уходит, понял, что Мария не хотела его обидеть.

Но как же теперь достойно вернуться? Показать, что он ничуть не задет ее словами?

Если бы они были с Марией наедине, это было бы вполне возможно, но на глазах такой свидетельницы повернуть назад, смягчившись всего лишь от взгляда? Вновь стать пленником? Он стыдился этой женщины, потому что стыдился самого себя. Известно, что стыд и неизвестность затрудняют возвращение, а разлука, даже короткая, разрушает самые радужные отношения.

Госпожа Розель в мгновение ока подметила страх и опасения своей барышни, и врожденное добросердечие тут же победило в ней небольшую толику злорадства. Она крепче вцепилась в руку юноши.

— Вы же не покинете нас, не пробыв даже часочек в Лихтенштайне? Прежде чем старушка Розель не накормит вас обедом, и не вздумайте удаляться. Это бы нарушило законы гостеприимства нашего замка. Да и наш господин, должно быть, вас не поприветствовал!

Победой Марии стали слова Георга:

— Мы с ним уже поговорили. Вон там стоят два кубка, которые мы осушили в честь встречи.

— Так! — продолжала гнуть свою линию старуха. — А разве вы не собираетесь с ним попрощаться?

— Я дождусь его в замке.

— Ну вот, а то собирались уйти! — Кормилица нежно подтолкнула юношу в зал. — Это прекрасный обычай. А то бы наш господин подумал, что мы принимаем у себя странного гостя. Кто приходит ясным днем, — старуха кинула пронзительный взгляд в сторону барышни, — кто появляется у нас белым днем, — повторила она, — у того совесть чиста, и ему не нужно прокрадываться, как вору в ночи.

Мария, покраснев, сжала руку юноши, а тот невольно улыбнулся, зная о тайных подозрениях старухи и видя ее порицающий взгляд, брошенный на Марию.

— Да-да, — повторила кормилица, — не стремитесь улизнуть, как ночной вор. Вообще вам нужно было здесь раньше появиться. Старая поговорка гласит: кто хочет покоя, остается при своей корове. Больше ничего не буду добавлять.

— Ну, ты же видишь: он остается, — вступилась Мария. — А что ты хочешь сказать своими поговорками? Сама же знаешь, что они не всегда к месту.

— Вот как! А до сих пор они били не в бровь, а в глаз, хотя и были кому-то не по нраву, например, такие: «Худое худым и кончается», «Дурным поведением не заслуживается награды», или вот такое: «Раскаялся, да не воротишь», а еще лучше: «После драки кулаками не машут и советов не дают».

— Ладно, замолчи, наконец, — несколько раздраженно остановила кормилицу барышня, — ты мудро поступишь, ежели не дашь отцу понять, что уже знакома с господином Штурмфедером, а то он подумает, что рыцарь прибыл в Лихтенштайн ради нас.

В душе госпожи Розель боролись противоречивые чувства: с одной стороны, в ней нуждались и просили о молчании, но ведь, с другой стороны, барышня в последнее время ей совсем не доверяла. Кормилица пробормотала себе под нос нечто невразумительное и принялась расставлять стулья вдоль стен, затем убрала со стола кубки, вытерла оставшееся после них влажное пятно.

Мария украдкой кивнула Георгу, стоящему у окна и все еще не примирившемуся с нею. Ему самому тоже пришла в голову мысль, что лучше бы ее отец ничего не знал об их любви; в противном случае, опасался он, старый рыцарь посчитает это единственным мотивом, приведшим юношу в Вюртемберг, и несколько разочаруется в нем. Это соображение заставило его приблизиться к старой госпоже Розель и доверительно прикоснуться к ее плечу. Лицо старухи посветлело.

— Надо признать, — сказал Георг приветливо, — у госпожи Розалии очень красивый чепчик. Вот только лента не совсем к нему подходит, она старая и выцветшая.

— Да ну, — отмахнулась старуха, тронутая дружеским вниманием, — пусть вас не беспокоит мой чепец, в чужие дела не стоит соваться. Каждому свое. Я бедная женщина и не могу одеваться, как графиня. На руке и пальцы не равны, и лист на дереве не ровен.

— Я не это имел в виду, — примирительно заметил Георг, доставая из кошеля серебряную монету. — Сделайте мне одолжение, госпожа Розалия, смените, пожалуйста, ленту. А чтобы вы не посчитали мою просьбу чрезмерной, возьмите этот талер.

Кто не видел, как в октябрьский день, несмотря на пасмурную погоду, солнце порою прорывает облака и туман? Так и на душе у госпожи Розель мгновенно посветлело. Любезность юноши, называвшего ее не простеньким именем Розель, а изысканным — Розалия, наконец, серебряный талер с кудрявой головой герцога на фоне родового герба — как можно противостоять такому искушению?

— Вы, как всегда, любезны! — Кормилица низко поклонилась, потом спрятала монету в свой кожаный кошель. — Вы ведь так же поступали и в Тюбингене. Прохожу ли я мимо фонтана или спускаюсь с горы на рынок, всякий раз юнкер обязательно меня окликнет: «Доброе утро, госпожа Розалия. Как поживаете? Как барышня?» — и непременно одарит. Моей новой юбкой, которую я здесь ношу, я обязана вам.

— Не надо об этом, — перебил ее Георг. — Что касается вашего господина…

— Ну что я, первый день живу на свете? Я вас никогда в жизни не видала. Не беспокойтесь! Мое дело — сторона!

С этими словами она покинула комнату и поднялась на кухню, чтобы навести порядок в своем полку.

С чувством благодарности и радости старуха рассматривала подаренный талер, оценив щедрость бравого юнкера и посочувствовав ему про себя. Да, парню не везет в любви. У барышни появился другой ухажер. В этом она не сомневалась. А вот что вызывало сомнение, так вопрос о том, пустить ли дело на самотек или же намекнуть юнкеру на существование ночного гостя.

«Ах, будет день, будет и пища, — подумала она, — может, он сам его увидит и все обойдется без моего участия. В конце концов, доносчику — первый кнут, я могу лишиться расположения обоих. Ведь не по заслугам бьют, а по загорбку!»