А через некоторое время уже нельзя было оттягивать. Это не напоминает военный поход, хотя мы берем оружие. Тут оружие просто носят. На всякий случай.

Я беру Ночных Странников, но мы идем без маскирующих костюмов и сложных панцирей.

Пассионария Калло, хотя мы уже разрешали ей смотреть на город, чаще всего сидит в своей комнате и апатично смотрит на огонь. Когда она владела магией и была Скорбной Госпожой, то пробуждала страх. Теперь это просто угасшая невротичка в фазе депрессии. Худая и некрасивая испанка с кудрявыми волосами и стиснутыми узкими губами. Мне ее даже жаль. Как-то мы пошли с Сильфаной на Каменное Торжище и накупили для Калло сувениров с Мидгарда. Трудно было найти что-то ее размера, но мы все же нашли вышитую рубаху, юбку, немного украшений и бижутерии, а потом еще и кожаную сумку с выжженными узорами-плетенками. Она принялась над этим плакать.

Только Филар и Бенкей не переносят Калло, и хотя не боятся ее, но держатся подальше, а во время рейса стараются находится на другом конце палубы.

И все же наше путешествие напоминает скорее туристический рейс. Мы идем по морю. Минуем Змеиную Глотку, где уже демонтировали машины, а порт выглядит совершенно обычно, готовится к осенней ярмарке, но куда более скромной, чем обычно. Мы неспешно плывем вверх по реке, печем мясо на палубе, играем в плашки.

Шумит листва, в садах зреют плоды, на берегах реки драккар вспугивает пьющих воду серн и других животных.

Потом мы причаливаем и пересаживаемся на лошадей, потому что остаток дороги мы пройдем именно так. Едем неспешно, по вечерам разводим костры, а я все чаще узнаю дорогу и пытаюсь вспомнить, как шел по ней в обратную сторону, пешком, обвешанный оружием, таща седло на плече, уверенный, что ищу лишь нескольких потерявшихся ученых. Тогда я выслеживал, таился и не замечал, насколько тут красиво.

От Двора Безумного Крика не осталось ничего, кроме ограды, а обитатели его исчезли. Окрестности вообще почти безлюдны, хотя от урочищ не осталось и следа.

Когда мы наконец добираемся до бывшей станции Мидгард-II, видим, что и там мало что осталось. Даже гарь заросла уже молодыми деревьями и кустами. Я не намерен показывать это Пассионарии, а сама она даже не замечает, что это то самое место. На следующий день мы добираемся до вересковых пустошей, где находится точка встречи. Выглядят они точно так же, как в час, когда я на них приземлился, и у меня возникает странное дежавю, будто дела завершаются сами собой. Будто все вокруг завершается.

На следующий день я в одиночестве иду на пустоши, вынимаю сосуд с радиолярией, открываю и кодирую сообщение. А потом ставлю ее на соответствующее место и смотрю, как передатчик пробуждается, как по телу его пробегают световые узоры и разряды, пока, наконец, он не вспыхивает единственным электромагнитным импульсом — достаточно сильным, чтобы его поймали антенны единственного спутника Мидгарда и передали дальше, к кораблю. Но мне кажется, что там никто не ожидает сигнала.

Я ошибаюсь.

Пульсирующий звук работающих гравитационных двигателей я слышу на рассвете, лежа на попоне около костра, с мечом, положенным около головы. Встаю, смотрю ошеломленно на лагерь, на свою одежду, на остатки кролика, свисающего с рожна обгрызенным и обобранным от мяса скелетом. Вокруг валяются рельефные оловянные кружки, наши кони фыркают и ржут, обеспокоенные неизвестным звуком, слишком громко ревущим где-то в небесах. Отзвук двигателей какой-то странный: похоже, корабль, который слишком явно нарушает Песню Людей, успел столкнуться с местными заклинаниями. Странники моментально просыпаются, хватаясь за оружие.

— Останьтесь тут, — говорю я им. — Чем меньше людей, тем меньше риски. Это прибыл корабль из-за Моря Звезд. Я подведу ее настолько близко, чтобы ее заметили, а потом вернусь. Они не должны заметить никого из вас.

Мы идем вдвоем. Пассионария и я. Она тащит сумку, я — только меч. Собственно, по привычке.

Без него я чувствую себя полураздетым и не в своей тарелке.

Когда мы добираемся до пустошей, десантный паром как раз садится, разбрасывая траву и ветки. Четыре двигателя обращены вниз и снижают рычание до холостого хода.

— Что ты должна сказать? — спрашиваю у Пассионарии.

— Это все. Только я и уцелела, — отвечает она механически.

— А остальные?

— Все погибли.

— Хорошая девочка.

Паром еще вращается вокруг своей оси, а потом выпускает подпорки и садится, складывая стабилизаторы. На корпусе лениво движутся пиксельные узоры, пытаясь отзеркаливать то, что находится за ним. Боковые двери отворяются вверх и вниз, и я скорее догадываюсь, чем вижу, как невыразительные фигуры в комбинезонах-хамелеонах выскакивают на пустошь, словно существа из стекла или столпы разогретого воздуха.

Пассионария идет через вересковую пустошь, шаг за шагом, с сумкой, полной обретенных противу всяких процедур артефактов на плече.

Я разворачиваюсь и ныряю поглубже в заросли, осторожно крадясь в сторону лагеря. Крадусь среди кустов и огромных перистых папоротников, на всякий случай в обход, то и дело припадая в густых зарослях, чтобы удостовериться, что никто за мной не идет.

Меня ловят, словно слона.

В какой-то момент я слышу треск ветки, а потом шелест, и бросаюсь бегом. Не ухожу и на пятьдесят метров, когда слышу этот звук. Резкий выдох и свист, а потом что-то бьет меня под левую лопатку. Я стону и чувствую, что поражены нервы в ногах, их прошивают болезненные корчи, и я валюсь с хрустом в какие-то кусты. Уже лежа, тянусь вывернутой рукой за спину и пальцами, задеревеневшими, словно на морозе, вырываю проклятую ампулку.

А потом меня несут в нейлоновой сети, пустошь прокатывается у меня перед лицом, потому что лежу я лицом вниз, словно подстреленный олень. Я слышу их шаги, слышу тихий шелест одежды, но ноги вижу неотчетливо, потому что на них переливаются будто бы нерезкие снимки пустоши, да и у меня расплывается в глазах.

Меня бросают с жестяным грохотом на прорезиненный пол в трюме, и потом они вскакивают один за другим, грохоча тяжелыми ботинками, кто-то придавливает меня коленом, везде резкие, синтетические запахи, чужие и знакомые одновременно, и множество бессмысленных звуков. Какое-то пиканье, звон, нарастающая пульсация двигателей, гудение аварийного сигнала — все трясется, а я пытаюсь вернуть власть над телом, потому что еще могу отсюда выскочить. Неважно, что двигать могу только одной рукой. Высокомерный женский голос повторяет с тупым упорством: «Внешний люк открыт. Внешний люк открыт». Потом корабль крутится вокруг своей оси, разводя стабилизаторы, но все еще что-то не так, порыкивает аварийный сигнал, моргают оранжевые огоньки.

Внешний люк все еще открыт, паром идет низко над вересковой пустошью, и я вижу Сильфану, которая летит, оседлав Ядрана. Девушка соскакивает перед клифом и тянет ко мне руки, а я протягиваю руку к ней. И так сильно хочу достать до нее, но между нашими ладонями остается метров сто пустоты, наполненной ураганным ветром.