что ты к пушке побежал. Только я потом потерял тебя на берегу. Не сообразил, куда ты провалился.

— Тэбэ здэс нэ мэсто! — грубо заявил Мамедов. — Убырайса к Выкфорсам!

— С какого шиша? — дерзко возразил Алёшка.

Хамзат Хадиевич посмотрел на него — Алёшка был решительный и злой.

— Это нэ ыгра!

— А я играюсь, да? — Алёшка клацнул затвором винтовки. — Катька рожает, а эти гады по судну из пушки лупят! Где я должен быть, дядя Хамзат?

Мамедов едва не зарычал и принялся скрести ногтями землю:

— Рады мэнья, Альоша, уходы!

Алёшка отлично понимал, что дядя Хамзат не очень-то надеется выжить. Понимал, что дядя Хамзат хочет его спасти… Ну и что? Там, на «Лёвшине», так жутко и дико кричала Катька… Она рожала в тёмном железном кубрике на засаленной матросской койке — а не в чистой и светлой больнице. Рожала как бродяга, а не его сестра — лучшая в мире!.. Их пароход попытались сжечь, теперь пытаются расстрелять!.. И дядя Хамзат тайком от него, от Алёшки, пошёл драться за Катьку, драться за всех… Разве Алёшка мог такое стерпеть?

— Тебя я тоже не брошу, дядя Хамзат! — устало сказал он. — Я же умею из пулемёта палить. Меня Волька Вишневский ещё в Свияжске научил…

Мамедов отвернулся, схватился за «гочкис» и засадил длинную очередь.

А в другом пулемётном гнезде песок из порванных мешков посыпался на головы сидящих под бруствером солдат. Роман брезгливо дёрнул плечами, подпоручик Василенко снял фуражку и похлопал ею об колено.

— Возьмите. — Роман протянул Василенко бинокль.

В окулярах он только что увидел Мамедова. Бессмертный тот, что ли?.. Роман не чувствовал гнева или ненависти к нобелевцу. Наоборот, Мамедов даже восхищал его своим азиатским умением выворачиваться из неудач и бороться дальше. Но это означало лишь то, что его надо убить своими руками.

— Диверсантов там в лучшем случае двое, — сказал Роман подпоручику. — Вы должны атаковать их, потому что у вас преимущество в живой силе. Речь идёт о считаных минутах, иначе судно большевиков выберется на фарватер, и ваше орудие станет совершенно бесполезно.

— Прошу не докучать мне советами! — уязвлённо ответил Василенко.

Однако Роман был прав.

«Лёвшино», дрожа, осторожно пробирался по затону, как по запретному миру мёртвых. Слева в дыму тихо обрисовался горящий буксир: угольно-чёрный, неподвижный, с пылающими иллюминаторами и вздыбленной львиной гривой пламени. Справа призрачно выступил из тьмы длинный бок пассажирского судна, вроде бы ещё целого, с ровной линией окон, но в их провалах метались багровые отсветы безумия. Сквозь полумрак проступил какой-то бесформенный изуродованный остов; вытянутым трупом проплыла мимо железная баржа; из чёрной воды угрюмо торчала какая-то рубка, будто покойник выглядывал из могилы.

— Давай, дружок, — попросил Иван Диодорыч и погладил штурвал. Он словно бы сам чувствовал страх и боль от ожогов.

Иван Диодорыч наконец различил во мгле горловину затона. Загромоздив собою всё пространство, здесь раскорячились буксир «Наследник» и товарно-пассажирский пароход «Святитель». Буксир врезался «Святителю» в скулу перед гребным колесом и не смог высвободиться — застрял, зацепившись за каркас прогулочной галереи. Суда расклинило поперёк пути, они горели, а их команды, похоже, уже сбежали. Пройти через горловину было невозможно…

Алёшка тоже это понял. Он мотался по окопу от противопожарного рва до пулемётного гнезда, из которого был виден затон, окутанный дымом.

— Да там целая баррикада! — возбуждённо сообщил он Мамедову. — Надо продержаться, пока дядя Ваня протаранит пароходы!

— Надо так надо, — ответил Мамедов. — Продэржимся.

Он экономно и точно бил из «гочкиса», не позволяя врагам высунуться.

— Нэ бэгай под огном, Альоша.

— Да я быстро!.. — отмахнулся Алёшка и опять юркнул прочь.

Хамзат Хадиевич заметил, что вдали за бруствером пулемётного гнезда противника солдатские фуражки стали мелькать чаще. Наверное, подоспело подкрепление — смена, которая находилась на отдыхе. И вдруг разом началась плотная стрельба из винтовок и пулемёта. Пули засвистели над окопом и заплясали в пыли перед «гочкисом» Мамедова, как чёртики. Шпалера акаций разноголосо зашумела. Похоже, солдаты готовились идти в атаку.

— Альоша, в ров! — приказал Хамзат Хадиевич.

Алёшка пролетел за его спиной к противопожарному рву.

Хамзат Хадиевич не ошибся. Из-за бруствера храбро выскочил молодой офицер, за ним появились тускло-зелёные фигуры пехотинцев. Атакующих было немного — человек семь. Офицер, пригибаясь, бросился к орудию; он что-то кричал и грозно размахивал револьвером. Солдаты бежали за командиром с винтовками наперевес. Во рву захлопали выстрелы Алёшки — значит, враги пытались наступать сразу по двум направлениям.

Мамедов прищурился на атакующих и надавил на спусковой крючок. «Гочкис» затрясся. Пулемётные трассы, клокоча, вспарывали воздух. Солдаты мгновенно упали в траву на полпути до пушки, однако офицер успел нырнуть за квадратный орудийный щит. Хамзат Хадиевич дал очередь по щиту, но его пули срикошетили в сторону. Офицер быстро выглянул и яростно пальнул по Мамедову. Хамзат Хадиевич чуть-чуть опустил ствол и дал новую очередь, целясь ниже станины по спицам деревянного колеса. От спиц полетели щепки. Видимо, офицеру перебило ногу, — он вдруг вывалился из-за своего укрытия, потеряв равновесие. Мамедов тотчас прошил его третьей очередью. Солдаты ожесточённо бабахали из трёхлинеек, лёжа в траве, а затем начали отползать обратно к своей позиции. Атака захлебнулась.

В траве о чём-то стрекотали кузнечики, словно ничего особенного в мире не происходило. По небу с севера плыли лёгкие облака. За косой кучей дыма над затоном искрила от солнца широкая и синяя река. У Ваньи теперь было ещё немного времени, чтобы вырваться и всех спасти.

Со своего поста вернулся встрёпанный Алёшка: бессильно выронив винтовку, плюхнулся на дно окопа, усыпанное гильзами, и привалился спиной к стенке. Дышал он хрипло и прижимал ладонь к груди.

— Альоша?.. — тревожно спросил Хамзат Хадиевич.

— Да всё в порядке, дядя Хамзат… Задело только чуть-чуть…

— Задэло?! — Хамзат Хадиевич опустился рядом на корточки. — Покажи!

— Не покажу! — Алёшка помотал головой. — Ты ругаться будешь.

— Ну-ка покажи!

Хамзат Хадиевич схватил его за руку, но Алёшка сопротивлялся:

— Не покажу!..

И Хамзат Хадиевич, срываясь душой в гудящую бездну, вдруг увидел, что загорелое лицо Алёшки словно бы стремительно иссякает, как вода на песке, и остаётся только смертная бледность. Алёшка широко открыл глаза, серые и чистые — такие же были у его сестры. Рука, прижатая к груди, упала на колено. Немного выше сердца у Алёшки чернела мокрая дырка. Алёшка умер.

Хамзату Хадиевичу показалось, что вокруг всё замерцало, и воздух заметался, будто над ним взлетала в небо стая невидимых и бесплотных птиц. Это были Алёшкины корабли — огромные, многоярусные, могучие, сияющие электричеством, причудливые, как во сне, с перепончатыми крыльями: корабли-драконы, корабли-карусели, корабли-салюты, корабли-сказки…

Алёшка