Едва ли можно было найти мероприятие торжественнее этого. Для рабочего люда Адуи была объявлена неделя выходных, все топки были погашены, и смог несколько расчистился. Погода для начала зимы стояла теплая; бледные, но яркие лучи солнца светили на веселящиеся толпы. Те из сильных мира сего, кто не стал присоединяться к героям-победителям в их церемониальном шествии, собрались – вместе со множеством слабых мира сего – здесь, в конце маршрута, на площади Маршалов.

Савин находилась в самом центре событий, в одном конце украшенной пурпурными гирляндами королевской ложи, вместе с большей частью Закрытого совета, легионом раболепных лакеев и суровых рыцарей-телохранителей, не говоря уже о самих августейших величествах – Высоких короле и королеве Союза. Тереза стояла, мучительно выпрямившись, на самом пике могущества, время от времени оделяя толпу презрительным взмахом руки: бесспорная повелительница всего, что находилось в ее поле зрения. В кои-то веки Савин не потребовалось делать над собой усилие, чтобы ощутить зависть. Это могло стать ее местом. Должно было стать. Почти стало.

Король бросил взгляд вбок и, всего лишь на мгновение, поймал ее взгляд. На его лице появилось все то же печальное, ищущее выражение, и Савин уставилась вниз, на свои превосходно вытачанные туфли. Она понятия не имела, с какой стати должна чувствовать себя смущенной – это ведь не она трахнула свою мать, покинув то, что получилось в результате. И тем не менее у нее горело лицо.

Савин всегда любила торжественные мероприятия, но сегодня она ненавидела всех и вся, и себя больше всего остального. Ей не хватало Орсо, как может не хватать отрезанной руки. То и дело ей приходило в голову какое-нибудь наблюдение, которое мог понять только он, и она поворачивалась к Зури, чтобы назначить встречу… и вот она снова, эта дурацкая боль утраты.

Лео дан Брок оказался приятным развлечением. Начиная от шеи и вниз он был просто изумителен. Когда Савин расстегнула ему рубашку, то несколько первых мгновений просто стояла и смотрела: он был словно высечен из телесного цвета мрамора каким-то скульптором, склонным к преувеличениям. В какой-то момент он, вообще без усилий, полностью оторвал ее от земли, так что казалось, будто она никогда не опустится обратно…

Но в конечном счете то, что действительно делает мужчину желанным, расположено выше шеи. Бывало, стоило ей пошутить, как Орсо набрасывался на шутку, раскрывал и развивал ее, и в конце концов перебрасывал ей обратно восхитительно измененной. Лео вообще не всегда понимал, что Савин пошутила. Он был словно то новое изобретение, о котором без умолку талдычил Карнсбик: вагон, поставленный на рельсы. В смысле разговора он мог двигаться только в одном направлении, причем не с великой скоростью.

Ей было нужно чего-нибудь такого. Она наклонилась, словно бы для того, чтобы поправить туфлю, и вытащила из рукава серебряную коробочку. Всего лишь щепотку, чтобы успокоить нервы… Та первая щепотка – которая фактически была примерно пятой за это утро – не вполне справилась с задачей, так что Савин взяла порцию побольше. В конце концов, светская дама никогда не оставляет работу недоделанной.

Она резко выпрямилась – и едва не вывалилась из ложи. Кровь прилила к голове с такой силой, что ей показалось, будто глаза вот-вот выпрыгнут из глазниц. Когда окружающий мир вновь приобрел очертания, она осознала, что Зури крепко держит ее за локоть.

– В чем дело? – рявкнула Савин, вырывая руку.

Она тотчас почувствовала себя виноватой.

– Прости. Прости меня. Что бы я без тебя делала?

– Леди Савин… – Зури обвела осторожным взглядом королевскую ложу. Несомненно, ее запинка не прошла незамеченной. Они постоянно наблюдали, эти гребаные стервятники, в надежде поживиться свежатинкой. – Вы, кажется, не в себе…

– А в ком я тогда, по-твоему? Скажи-ка мне, а?

Внезапно она поняла, что готова завопить; в висках грохотала кровь. Савин утерла воспаленный нос и прикрыла глаза.

– Прости меня, Зури. Ты меньше всех заслужила, чтобы на тебя кричали.

– Может быть, вам лучше уйти?

– И пропустить все это дерьмо?

Поведя рукой в сторону забитой народом площади, Савин заметила, что кончики большого и указательного пальцев ее перчатки испачканы белым порошком, и безуспешно попыталась оббить его о другую руку.

– Липкие пальцы? – промурлыкал ее отец уголком рта.

Хотя, разумеется, он не был ее отцом. Архилектор Глокта, абсолютно не связанный с ней узами кровного родства.

– Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, – отрезала она.

– Тем не менее, я обеспокоен.

Отдаленные ликующие возгласы становились громче, радостная церемония приближалась, идя уже по улицам Агрионта. Глокта не отрывал взгляда от толпы, но согнутым пальцем поманил ее сесть рядом с собой.

– Могу я спросить, что у тебя за дела с Броком?

– Ты знаешь об этом?

– Подозреваю, что об этом знает уже пол-Адуи.

– Вот чего мне не хватало, так это гребаной лекции! – рявкнула Савин.

…И внезапно, совершенно непрошеное, совершенно неуместное, из ее памяти выплыла картинка: та маленькая смуглая девочка в вонючем Вальбекском переулке, мокрые глаза, освещенные пламенем костров, причитающий голос. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», как заведенная. Раздавливающий сердце ужас и запах гари…

Ее одежда была тесной, слишком тесной, она едва могла дышать. Савин заворочалась, заизвивалась, потея и паникуя, бессмысленно затеребила за спиной шнуровку, которую, как ей было прекрасно известно, она не могла распустить. С тем же успехом узник мог бы пытаться ногтями раскрыть свои кандалы.

Отец нахмурился, глядя на нее:

– Что с тобой такое, Савин?

– Со мной? – В ней снова вскипела ярость. Она вцепилась в подлокотник его кресла и наклонилась, шипя ему в ухо: – А ты знаешь, что мне сказала твоя жена?

– Разумеется, знаю. Ты что, совсем за дурака меня держишь?

Савин язвительно фыркнула, едва не обдав его соплями:

– Это вы с моей матерью держали меня за дуру все эти годы!

По левой стороне его лица пробежала серия подергиваний, веко затрепетало.

– Твоя мать была молода и одинока. Она совершила ошибку. С тех самых пор она не думала ни о чем, кроме того, что будет лучше для тебя.

– Разве еще о том, чтобы опустошить очередную бутылку… а!

Отец крепко схватил ее за руку, подтащил к себе и проговорил сквозь плотно сжатые губы:

– Оставь свои обиды в стороне, это серьезное дело.

– Обиды? – прошептала она. – Обиды? Я – просто ложь, как ты не понимаешь?

Несколько человек, по-видимому, уловили напряженный тон их разговора: к ним уже поворачивались любопытные лица. Особенно одно. Первый из магов стоял рядом с королем; его одежда теперь имела некоторый оттенок таинственности, ради публичного появления. Он улыбнулся ей понимающей полуулыбкой и приветственно кивнул.