оборачиваясь, только золотое кольцо у основания косы блеснуло напоследок невыносимо ярко.

Сердце подсказывало — жива. Но подвеска — откуда?! Айтли рванулся следом, в коридоре было уже пусто; северянин выбежал на ступеньки, увидел мелькнувший силуэт у живой изгороди — через миг плети дикой розы скрыли южанина. Юноша побежал следом, едва не натолкнулся грудью на древко копья, выставленного одним из синта. Опомнился.

“Крылья мои слабеют,

Вижу солнечный дом, там рады каждому гостю.

Далеко земля остается —

Только белый цветок растет у порога,

Только золота зерна плывут по воде…”

**

Селение в землях Уми

Восемь весен назад

— Давай-таки все переедем поближе к прочему люду, — пророкотало над ухом. — Там дом хороший, подлатать, и еще куча народу влезет, а у вас, верно, и другие дети будут. И у малышни этой.

— Нам лучше тут, на окраинах, — сказал Тахи. — Но вы-то можете переселиться.

— Э, нет, для троих тот дом слишком большой, — ответил ему собеседник по имени Утэнна. — Да и как мы без вас?

Тахи лишь улыбнулся. В одних штанах, с волосами, по-северному завязанными в хвост, плел рыбачью корзину — подле деревни тут было озеро, обрамленное камышами. Ставишь такую плетенку с узким горлом, а наутро одна, а то и несколько рыбин. Только вот корзины упорно выходили кривобокими: рыбам все равно, а Тахи обидно.

Он давно уже не походил на того блестящего воина из посольской свиты Юга. И плечо теперь не украшал темный контур, водяной тритон: по большей части оно было перевязано полотном, скрывающим бурый след от ожога. Знака у Тахи не было больше: слишком уж яркое свидетельство, откуда он сам. Тахи никогда не говорил об этом, но Соль знала — единственное, о чем он жалеет. Южане ценили семью, но родовой знак был далеко не у всех. Хоть Тахи и был извне принят в Род, потом это не имело значения. Даже напротив — принятые больше гордились: значит, достойны. А лишены знака только изгои, преступники.

— Будет слишком много вопросов, если оставить, — сказал он, и с того дня об этом не заговаривали.

Жили в отдалении, не в самой деревне даже, в четверти часа ходьбы от нее. А сейчас Утэнна пришел с известием — опустел некий дом, хозяева перебрались в другое селение, и отшельникам предложили стать новоселами. Не просто так предложили, конечно. Хоть и считали их всех чудаками, больше ни у кого в деревне Силы не было, а Соль еще порой помогала местному знахарю.

— Они удивляются — мол, и сами вы упорно держитесь на отшибе, опасно же это, и ваш мальчишка растет, как трава дикая, в деревне за ним хоть присмотрят.

— А что за ним присматривать, это он лучше нас всех все вокруг замечает, а серьезной опасности тут нет. Успеет еще стать привязанным к дому.

— Ладно, не хочешь, не надо. А где жить — мне без разницы, — ответил Утэнна.

Поднял руки — ладони широченные, словно лапы горного медведя, и сам на медведя похож, и голос низкий, рычащий. Обо всем лениво говорил Утэнна, словно о пустяках, давно не имеющих смысла. В волосах много весен назад проглянули белые нити, но сам выглядел моложе. Когда-то и он пришел с Юга, с дальних приисков.

С Тахи они познакомились на ярмарке в городке, именно Утэнна сманил молодую пару с собой в это небольшое селение.

Соль долго его побаивалась, пока не поняла, насколько доброе сердце бьется в этой суровой оболочке. Но даже когда опасалась, ничем себя не выдала: понимала, насколько он нужен Тахи. Это была часть его мира, Асталы. Утэнна, хоть никогда не был вхож в дома Сильнейших, не состоял в их свите или отрядах, говорил с Тахи на одном языке, знал те же молитвы, те же приметы.

Эти двое сразу сблизились, несмотря на большую разницу в годах. Но Утэнна не стал относиться к Тахи как к еще одному подопечному — все же оба повидали в жизни немало.

А еще юная пара с ним жила: Къяли, Киуте. У Киуте, казалось, одни глаза и есть на треугольном лице. Киуте была чистокровной северянкой, и мать ее родилась в зажиточной и сильной семье. Только ее любовью стал молодой человек из бедных, что близких совсем не порадовало. Когда его убили, она сбежала от родни, уже нося под сердцем дочь, и поселилась в предместьях Уми. А Къяли, тихий, худой, но жилистый, родился и вырос там, его родители были дружны с Утэнной. Оба умерли несколько весен назад от поветрия. Еще при их жизни Къяли встретил и полюбил Киуте, и все трое теперь были странной семьей, не связанной ничем, кроме взаимной приязни.

Земли, на которых стояла деревня, приграничные с Тейит, принадлежали Уми, но до главного города был еще долгий путь. Соль ни разу туда не наведалась, Тахи — лишь единожды. Здесь, в крохотном, стоящем вдали от крупных дорог селении, у них появился дом и все, что нужно для жизни.

…Некогда, в самом начале еще, Тахи предлагал Соль поселиться на севере, но она лишь качала головой, и трепетали перышки, украшавшие головную повязку: нет, там ты никогда не станешь своим.

К городку, где встретили Утэнну, вышли не сразу. Несколько раз подумывали остаться то в одном, то в другом поселении, но их пара вызывала чересчур любопытные взгляды, слишком дотошные вопросы. Тогда ночевали там, пополняли припасы и шли дальше. Однажды пришлось заглянуть и в лесную чащу. Соль сбила себе ноги в пути — горная серна, она не боялась и поросших травою равнин, но не привыкла бесконечно идти через леса, плотные, душные, то приветливые, то страшные. В лесу под темным покровом деревьев хозяйкой была зеленая тень. Влажность, а порой и прохлада, особенно после дождя, противоположные палящему зною открытых мест, исходящий от лесной почвы запах земли, мхов и сладкий аромат цветов. Папоротники повсюду, забивающие траву, деревья причудливой формы, покрытые свисающими плетями длинных гибких растений, порой пышно цветущих, порой покрытых ядовитыми шипами — а то и все вместе.

Солнце било сквозь прихотливую резную листву, а рядом, в темных сырых закутках, таилась бесчисленная яркая смерть. Смертоносным было многое — и невинные с виду пятнистые ящерицы, и огромные жесткие сколопендры, и змеи — тонкая быстрая тахилика и туалью, неповоротливый с виду.

По ночам лес наполнялся множеством голосов — от щебета и чириканья до