хриплого рева. Соль жалась к Тахи, а он улыбался краешками губ — он знал эти голоса и любил их.

То, что так пугало любимую, было лишь отголоском подлинной чащи Асталы, было местами почти безобидными; здесь вряд ли погиб бы даже ребенок, понимай он хоть сколько-то лес.

И вот время прошло, и у них сын, и друзья — почти родичи, и все хорошо.

Когда сын родился, Тахи пообещал ему, что однажды возьмет его к Медвежьей голове, они будут идти долго-долго, но тот лично погладит по носу “медведя”. Слово свое он сдержал. Сыну тогда едва исполнилось семь, и это был последний их сезон в ставшем родным селении.

**

Тейит, настоящее

Седьмой день Огонек с Лиа переходили от селения к селению в низине, где растили сладкий тростник. Тут повсюду струилась вода, и порой дорогу им заменял широкий ручей — и узкая долбленка несла их от поворота к повороту.

Тростник пел, гудел на ветру разными голосами — низким, порой хрипловатым, и тонким, протяжным; он подманивал ветер, чтобы тот поселился в теле тростника. А потом кто-нибудь срежет стебель и сделает свирель-ули, и удивится, заслышав в трепещущем звуке жалобу ветра…

Лиа видела, как важно внуку знать — он может что-то и сам, и гоняла его без поблажек. Хотя везло им — немного больных было на их пути, сила Мейо Алей хранила людей этой низины. Или, может, поющий тростник хранил, приманивая покой переливчатыми звуками, отпугивая беду?

— Я люблю отходить подальше от города, — Лиа будто помолодела за эти дни, и взгляд стал мечтательней. — Тут дышится легче. Нет, я не о воздухе, — она улыбнулась, видя, как внук тут же начал принюхиваться — правда, ветерок и впрямь был очень приятным, доносил горьковатые запахи трав с пастбищ, пустых в этот вечерний час; небольшое стадо грис отогнали по ту сторону реки.

— Не знаю, поймешь ли ты… Я столько передумала после ухода дочери, — женщина устроилась прямо на земле, прислонившись спиной к еще теплому камню. Сегодня они замешкались и не успели дойти до стоянки, на которой их ждали, и собирались заночевать под открытым небом, поднявшись повыше, чтобы не мешали влажность и водная мошкара. — Знаешь, людей я люблю. Они бывают разными — хорошие, плохие, и так и сяк… Люблю все равно. Но Тейит… в ней тяжело, хотя все вроде бы по уму. Несколько поколений наших предков трудились, чтобы создать горное государство, в котором удобно жить. Да, удобно. Надежно. И нечем дышать… И речь не о воздухе, — Лиа замолчала, сунула руку в корзину, доставая лепешку, протянула внуку.

— Давай поедим. А то я что-то разговорилась. Тебе-то зачем это все, ты вырос вне этого…

— Рассказывай! — попросил Огонек, вытянулся на траве, на животе, глядя на бабушку снизу вверх.

— Я умею лечить, но в остальном не слишком-то образована. Однако могу сравнить народ здесь, на окраинах, и в самой Тейит, и вижу — воли у городских жителей все меньше. Рабочие муравьи… как ни горько такое произносить. Даже любви-то и нет почти, все больше долг или привычка. Соль моя вроде тихоней была, а велело сердце — и никто сдержать не сумел. Давно я не видала и тени таких. Что ж… Иначе слишком опасно в пещерном городе, чересчур буйные или желающие править мир под себя давно перевелись. А за тем, чтобы они не заводились на пастбищах или в поселениях земледельцев, строго следят. Заметил, как охрана смотрит на нас? А ведь кто мы, всего-то ходим и лечим, да еще с разрешения Лайа.

— Разве она разрешала? — удивился Огонек. — Атали говорила, она недовольна…

— Эх, мальчик. Была бы она недовольна этим всерьез, мы бы дальше Ауста не ушли. Да, ей это не нравится. Но ей… похоже, ей лень мешать. Что до поселений… Помимо стражи, людей с Силой там почти нет, тоже не зря подобное. Случись что, охранники всех вмиг положат. Даже в храмах… своя Сила служителям не положена, они лишь сосуды для проведения высшей воли! Когда-то было иначе. Смешно — у каменотеса или кузнеца Силы может быть больше, хоть она пригодна лишь для его ремесла!

— Но я сам видел, — мальчишка даже привстал. — Погоди, но как же огни, сияния эти все — я же видел!

— О! Ты сходи, посмотри, как фокусник развлекает народ, — рассмеялась Лиа. — Он тебя рыбу из-за шиворота достанет!

— Так это обман? — приуныл Огонек. Так красиво было…

— Обман-то с чего? Мастерство. Хотя, говорят, есть некие вещи, оставшиеся от предков… Изначально в Тейит многое было во власти служителей Мейо Алей и не только его, но их всех оттеснили. Умение управлять душами и мыслями среди камня слишком опасно… для других желающих править. А ты знаешь — ведь по сути жрецами был основан город — предвестник Асталы.

— Но в Астале у них Сила есть, я был в Доме Солнца, и это не фокусы! — возразил Огонек.

— Как у них там, я не знаю, но правят сейчас не они.

— Не они, — подумав, согласился Огонек. Он вспомнил, как Натиу привела его к служителям Дома Солнца и не просила — почти приказала разбудить его память… как потом Кайе вмешался в обряд и забрал его самого.

— Давай уже поедим, — Лиа улыбнулась внуку, доставая еще одну лепешку.

Огонек однажды спросил бабушку - неужто не боится ходить без охраны? Еще не договорив, понял - даже если бы и боялась, все равно бы пошла. Это он недавно по лесам бродил просто так, а тут дело другое. Лиа лечит людей; если человек живет в глуши, что же ему, помощи не оказывать?

Хотя, по слухам, таких как Лиа здесь по пальцам одной руки перечесть…

Ладно тут все же не слишком опасно. Как в остальных землях Тейит Огонек не знал, а в самом горном городе и на окраинах его преступлений совершалось мало. Законы севера были не мягче южных. Да и камень высасывал жизнь, люди чаще покорно сносили все, что им определила судьба, не пытаясь это изменить.

Правда, он сам видел, как Лиа лечила рабочего, которому проломили голову поздно вечером в проулке — виновник скрыться успел, и Огонек не узнал, нашли его после или нет.

“Перья” появились на закате седьмого дня. Три: