веке сохраняли прежнюю социальную пестроту, будучи встроенными в централизованные бюрократические структуры империи. Так, например, полицейская власть в большинстве городов после 1775 года принадлежала назначаемому сверху городничему, обычно из числа дворян; города номинально подчинялись губернаторам и воеводам. Проживавшие в городах дворяне и духовные лица в большинстве своем не принимали участия в городском самоуправлении, предпочитая им сословные институты, такие как дворянские собрания. Однако купцы – верхушка городского населения – были выведены из подчинения общин, освобождены от подушной подати и рекрутской повинности. Что еще важнее, в течение столетия расширялись их права на владение собственностью. В 1700-м купцам было разрешено владеть домами в городах, а также лавками, мастерскими и другими заведениями. Эти права собственности закрепила Жалованная грамота городам (1785). В 1801 году жителям городов было позволено покупать деревенские земли без крепостных, что вело к фактическому владению последними, поскольку в течение всего столетия купцы приобретали земли и крепостных через посредников.

ГОРОДСКАЯ ЖИЗНЬ И УПРАВЛЕНИЕ

Городская жизнь далеко не ограничивалась деятельностью магистрата с его «гражданами» – русские города XVIII века, шумные и многосоставные, отражали свойственное империи разнообразие. В них жили дворяне и чиновники, выполнявшие служебные обязанности, солдаты и офицеры, которых было особенно много в столицах. Трудовой люд проживал в густонаселенных слободах, занимаясь извозом и строительством. Крестьяне, без которых в деревнях могли обойтись, нанимались на поденную и фабричную работу либо шли в бурлаки. Некоторые обретали статус податных посадских людей; в результате екатерининских реформ наиболее предприимчивые крестьяне могли записываться в купеческие гильдии, если обладали достаточным капиталом. Но большинство просто занималось торговлей, не меняя сословной принадлежности. Вполне объяснимо, что в наказах 1767 года купцы и посадские жаловались на недобросовестную конкуренцию со стороны этих крестьян. В России XVIII века не существовало единого понятия города, а было множество разновидностей городов, о чем свидетельствуют конкретные примеры.

Александр Каменский исследовал повседневную жизнь в Бежецке (примерно 300 километров к северо-востоку от Москвы) перед екатерининскими реформами. Перед нами предстает скромный провинциальный городок, население которого на протяжении всего столетия, вероятно, не превышало двух тысяч человек: половина – посадские, остальные – солдаты, крестьяне, разночинцы; примерно треть этих «остальных» не платила податей за неимением объявленной собственности. Город имел сугубо сельский вид – жители выращивали овощи на огородах, в небольшом количестве держали птицу, коз и овец. В Бежецке не было крупных производств, но отдельные семейства производили продукты питания и мелкие предметы для продажи на рынке. Около четверти домохозяйств торговали мясом, рыбой, творогом, хлебными изделиями, квасом, овощами, шкурами, обувью, одеждой и воском. Прочие горожане занимались охотой и рыболовством, но не торговали сами; многие были чернорабочими.

И напротив, Вологда, Великий Устюг и Тула в последние десятилетия XVIII века были далеко не такими сонными, о чем сообщают географы Джудит Пэллот и Деннис Шоу. Вологда, старинный русский город на дороге из Москвы в Архангельск, оставалась важным центром торговли: в конце столетия через нее проходило 38,7 % всего российского экспорта и 16,8 % импорта. Как и Великий Устюг, второй значительный город в северной части страны, она была невелика по размерам – в ней жили от 7,5 до 10 тысяч человек (в Великом Устюге – менее 7 тысяч). И там, и там имелась процветающая легкая промышленность – крашение тканей, дубление, пивоварение, производство мыла, саловарение, прядение и ткачество льна, помол ржи, производство древесины, металлообработка, строительство лодок. Великоустюжские ремесленники славились искусными изделиями из серебра и других металлов. Сельское хозяйство удовлетворяло потребности в таких продуктах, как рожь, ячмень, овес, лен; добываемая охотниками дичь дополняла рацион горожан.

Что касается Тулы, то она несколько десятилетий была центром провинции, южная оконечность которой принадлежала к Черноземью; 80 % сельского населения в этих местах были крепостными, отрабатывавшими барщину у помещика (а не платившими оброк). Северная же часть провинции, где располагалась Тула, тяготела к промышленной экономике лесистой центральной зоны, где преобладало ремесло, а не земледелие. Тула была известна своими металлургическими и оружейными заводами, которые начали появляться еще в конце XVI века. В 1780-х годах ее население составляло около 25 тысяч человек; многие из них работали на предприятиях, производивших знаменитые тульские самовары, прочие декоративные изделия, инструменты и оружие. Была и легкая промышленность (изготовление шляп, перчаток, шелковых тканей, канатов, черепицы), где работали посадские и крестьяне из деревень провинции.

Подобных небольших городов было много в Европейской России и Сибири, но имперские завоевания привели к включению в состав страны крупных оживленных центров, таких как прибалтийские столицы, Киев на Днепре, Казань и Астрахань на Волге, Бахчисарай в Крыму. Им была свойственна уникальность во всем: это касалось исторического прошлого, этнического состава (часто очень пестрого), религии, политических структур окружавших их регионов. Вот несколько примеров разнообразия, присущего городам империи. Рига и Ревель были известными с давних пор портами на Балтике: первая – в устье Западной Двины, второй – на южном побережье Финского залива. Начиная со Средневековья, они последовательно находились во владении различных держав (Ливонский орден – до 1561 года, Речь Посполитая – в 1581–1621 годах, Швеция – в 1621–1710 годах и, наконец, Россия), но при этом сохраняли самоуправление и свои привилегии, подтверждавшиеся каждым новым монархом.

Будучи немецкими торговыми портами, в 1280-х годах Рига и Ревель присоединились к Ганзейскому союзу; через них вывозили пеньку, лен, масло, пчелиный воск, древесину и меха. В сельской местности Эстляндии и Лифляндии всем заправляли немецкие помещики-юнкеры, в городах – немецкие купцы, пользовавшиеся германским правом. В Риге, как и в большинстве центрально- и восточноевропейских торговых городов, действовало магдебургское право, в Ревеле – любекское, больше подходившее для прибрежных центров, ориентированных на морскую торговлю. То и другое стали основой для возникновения автономных самоуправляющихся муниципалитетов во главе с городским советом, члены которого избирались из числа купцов, владевших недвижимостью. В Ревеле на протяжении раннего Нового времени этот совет состоял примерно из 15 человек; были также четыре бургомистра, ведавшие теми или иными сферами (бюджет, финансы, судопроизводство, сбор налогов, учет земельной собственности). Совет имел широкие полномочия: он занимался обороной города (организовывал милицию, в Средние века также приглашал князей) и внешней политикой, надзирал за судами по гражданским и уголовным делам, особенно за тяжбами, касавшимися собственности и коммерческого права, вел учет земельной собственности, следил за починкой дорог, общественной гигиеной и т. п.

Находясь в составе Российской империи с 1710 года (Петр I выдал грамоты, подтверждавшие права и привилегии обоих городов), Ревель и Рига стали преуспевающими центрами. В Риге процветали искусство и культура, имелись немецкий театр, опера, симфонические оркестры, музей естественной истории, а также крупные сахарные