Безотрадные пейзажи погибших парков с заляпанными слизью деревьями и унылых промзон сменились эклектичной застройкой далеких от парадных проспектов районов. Риск налететь на что-то скрытое в мутной жиже снизился до минимума.

Рулевые добавили хода. Аппарат резво полетел навстречу неизбежному. Река, как хорошая магистраль, вела в самый центр города, минуя заваленные мусором и автомобилями дороги.

Аэросани двигались практически на уровне мостовых. Но все равно в случае нападения выбраться под огнем из кишки русла было нереально. Оставалась надежда только на ручницу и скорострельный джаггер. Ну и конечно, биолокатор, который смог бы заранее засечь противника.

Для максимальной чувствительности пришлось поднять его антенны на самый верх, чтобы избежать наводок от тел, и включить широкополосный режим. При усиленном сканировании вой привода соперничал с шумом винтов, дополнительно демаскируя транспорт.

Для очистки совести я приказал поставить на турель «Корд», снять иллюминаторы и выставить в проемы ПКМ. Несмотря на довольно теплую погоду, при движении в салоне повеяло убойным сквозняком, заставляющим глаза слезиться, а зубы стучать от озноба.

На это никто не обращал внимания из-за мандража и почти наркотического действия портативных генераторов, которыми мы нейтрализовали излучение.

Нумерованные смертники улыбались и даже что-то напевали. «Первый», тот, что пытался зарезать напарника в пикете, попросился к пулемету и теперь тыкал во все подозрительные предметы толстым стволом «Корда», выкрикивая:

Он не имел ни слуха, ни голоса, а искажение переговорным узлом маски делало пение просто нестерпимым.

Этот «первый» и так был истериком, а психоактивные компоненты продольных волн сделали его совсем ненормальным. Другие были получше, но все же в далеко не адекватном состоянии. Я вдруг испугался, как бы бойцы не перестреляли друг друга, не доехав до тоннелей метро.

Я приказал всем закрутить «светлячки» и встал на пулеметной площадке, разглядывая обтрепанные задворки столицы.

Город сильно изменился с моего последнего визита. Дома больше не обтекали слизью, словно прозрачной глазурью. Все выпавшие осадки повисли на них серой полупрозрачной массой, скрывая постройки, словно старые, потрепанные чехлы. Я прикинул, что бы случилось, запустись генераторы в начале зимы.

А если эта жижа не тает при летних температурах, как скоро вместо города появится серый желейный холм? Тут в голове промелькнула неприятная мысль, что липкая параша может оказаться прекрасной средой для движения щупалец биомассы.

По мере нашего движения приближалась и вырастала красная область на экране – источник излучения. Оно чувствовалось и без прибора, что заставляло нас в свою очередь увеличивать мощность генераторов.

У Сыромятнического гидроузла я ненадолго замешкался, соображая, куда направить сани. Наконец, обратясь к памяти Волкова, принял решение обходить искусственный остров справа. Прыгнув со склизкой горки остатков плотины, аэросани вышли на финишную прямую.

В устье Яузы слизь горбилась и топорщилась, увлекаемая придонными потоками. Скорость пришлось сбросить, но все равно наш аппарат опасно кренился и колыхался вместе с неровностями превращенной в слизь воды.

Слева показалась высотка. Через несколько минут вошли в поток Москвы-реки. Тут было еще хуже. Излучение зашкаливало. От него вода в русле превратилась в вязкую пакость, тяжело ворочающуюся под напором течения, будто переваренный кисель. Липкие горы неторопливо выползали наверх этого потока и так же неторопливо растекались по его поверхности, пока не смешивались с основной массой.

Аэросани карабкались на торосы и проваливались в колдобины. Рулевая команда сходила с ума, пытаясь выбрать более-менее ровный путь и не попасть под удар желейных волн. Но Бог был милостив, да и точка выхода на сушу недалеко.

Аппарат, ревя моторами, вскарабкался по залитым слизью разрушенным ступенькам набережной и двинулся вверх, к Славянской площади.

Сани встали у изгаженного склизкими наростами памятника Кириллу и Мефодию, которые по-прежнему громоздили крест на славянскую письменность. Боевая группа, схватив оружие, выскочила из салона. Заранее надетые ОЗК оказались весьма кстати.

Ноги утонули в слизи. Она была повсюду: облепляла стены домов, висела на фонарных столбах, гнула к земле ветки мертвых деревьев. В сером пространстве глазу не за что было зацепиться, все было одинаково невыразительным, бесцветным, лишенным привычных форм. Будто прошедшие века упали на столицу, накрыв ее саваном.

Пара бойцов кинулась исследовать ближайший выход на площади. Вторая группа побежала к выходу на Солянку у церкви. Моя группа сделала круг почета на санях вокруг сквера, заодно проверив выход на Лубянском проезде и у Политеха.

Слизь наглухо запечатывала провалы проходов. Мечи уходили в нее по рукоять, не доставая до свободного пространства.

Аэросани протарахтели у правительственных домов у Старой и Новой площадей, возвратясь к точке сбора. Нас уже ждали. Судя по уделанности комбинезонов, мои вояки пытались пролезть сквозь жижу и у них ничего не вышло.

По-тихому войти не удалось. Предстояло решить все менее приятным способом.

Я скомандовал бойцам становиться. Смертники неохотно построились. Я прошелся вдоль строя, заглядывая в провалы очков на противогазных масках. Надо было сказать бойцам нечто воодушевляющее, но в голове звучали только стихи Мандельштама про совсем другой город: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез».

Я вернулся. Это было правдой. Правдой было и то, как не хотелось мне умирать, только начав жить.

Пауза затягивалась. Заемная память посоветовала сначала как можно сильней ошарашить мужиков, а потом предложить что-то приемлемое.

– Бойцы, нас всех тут подставили. Нас обманули, когда заявили, что достаточно одного слова в рацию, чтобы ваших близких освободили. Никакой ручной переговорник не сможет отправить сигнал за двести километров. Тот, кто думает, что сможет обмануть рыжего Ивашку, сообщив, как мы храбро сражались и погибли, тоже заблуждается. Это не имеет никакого значения.

Нас всех отправили сюда сдохнуть. Только выполнив задание, вы сможете сохранить жизнь своим близким.

Под нами, в тоннелях метрополитена и тайных правительственных убежищах плещется жидкий монстр из десятков тысяч расплавившихся человеческих тел, вобравший в себя миллионы трупов из города. По весне это море гнилой биомассы выйдет на поверхность и валом покатится во все стороны, – мой искаженный противогазом голос страшно звучал среди сюрреалистического городского пейзажа. – Все на его пути будет поглощено и станет частью потока. Спастись не удастся никому. Поэтому неважно, умрут ли ваши близкие в застенке завтра или будут пожраны, а потом медленно и мучительно переварены этим чудовищным организмом. Быть может, он использует их для выработки нужных для жизни субстанций, что означает пытку, растянутую на годы.